Лев Пашаян - Суд Линча

– Шеф, на паспорт можете увековечить? – так же громогласно спрашивает Волков.

– Можем, можем. Только постойте там за ширмой, не смущайте людей! – Обращается к молодоженам: – Молодые люди, а вы не смущайтесь, головы поближе, улыбки пошире, чтобы на лицах было видно счастье молодоженов.

Волков, который раздвинул ширму и заглянул на лица фотографирующихся, громко захохотал.

– Ни фига себе… молодожены.

Невеста спрыгнула с колен жениха, мгновенно покраснели ее щеки, руки задрожали. Она потянула жениха на выход.

– Леопольд, пошли! – И обратилась к Никанору Ивановичу: – Можно, мы завтра придем?

– Можно, конечно, но ваш день счастья сегодня, и дату на карточке написали бы сегодняшнюю. Из-за таких нетактичных людей… Вот что я посоветовал бы вам: походите в парке полчаса, потом зайдете.

– Вы правы, спасибо, так и сделаем.

Молодая пара вышла на улицу.

– Шибко нежные. Молодожены! – рассердился Волков. – А как быстро вы можете делать фото на паспорт? Завтра вечером у меня поезд, хотел бы фотки взять с собой.

– Завтра после обеда зайдете, фотокарточки будут готовы. Садитесь на этот стул, наденьте пиджак. Там возле зеркала висит галстук, можете надеть и галстук.

– На фига мне галстук, я его никогда не носил, – сказал Волков, положил вещмешок на пол и надел пиджак. – Что-то мне ваш голос знакомый или так кажется? – И повернул софит в сторону фотографа, который стоял на неосвещенном месте, у фотоаппарата сзади.

– Мало ли на свете похожих голосов? – тихо произнес Никанор Иванович и постарался повернуть лампочку обратно. – Садитесь на стул!

– Постой, постой! Стул не убежит. Ты скажи, как твоя фамилия?

– Гражданин, вы пришли фотографироваться или знакомство заводить? Зачем вам моя фамилия?

– Зачем фамилия, говоришь? Да я и мечтать не мог, что встречусь с тобой, дорогой тезка фюрера. За все эти годы, что отбывал я на Колыме, все думал, кто мне поможет однажды смахнуть за кордон. Я здесь жить не могу, даже на воле, тем более реализовать мое накопление. Ты здесь наверняка резидент, связи имеются, как раз поможешь мне перебраться в любую зарубежную страну. Я не мечтаю только о Рио, как Остап Бендер. Любая страна, где меня примут, для меня и Рио, и Жанейро.

– Ну, кончил свой бред? Садись на стул! Фотографироваться будем или фантазировать?

– Я говорю серьезно, господин капитан, или какой у вас сейчас чин, не знаю. Капитан… Запамятовал фамилию. Ничего, сейчас я вспомню, у меня хорошая память. Зовут-то Адольф, это хорошо помню, тогда ты хвастался, что твое имя легко запомнить, мол, тезка фюрера, помнишь?

И вспомнил Волков эпизод из прошлых лет.

Вот Никанор Иванович в форме немецкого офицера, молодой, стройный, сидит за столом, а перед ним Волков, тоже молодой в одежде советского солдата, без ремня и головного убора, с окровавленным лицом, видимо, после допроса в гестапо, сидит на стуле. Сзади его стоит немецкий автоматчик.

– Говоришь, тебе не верят, – стуча карандашом об стол, говорит капитан, – а почему должны они верить? У тебя на лбу не написано, что ты не советский разведчик.

– Ведь я сам сдался добровольно, не шастался по вашим тылам, а рискуя жизнью, перебежал линию фронта. Меня и свои могли застрелить.

Это было так.

Ночь. В окопе сидят советские солдаты, среди них и солдат Волков. Курят. Вдруг Волков встает во весь рост. Командир взвода ругает его:

– Волков, садись! Там шальные пули летят, заденут, не рад будешь. Слышишь?

Волков делает вид, что слышит голоса.

– Что ты там слышишь?

– Наши разведчики час назад поползли к линии фронта. Кажется, это они кричат, помощь просят. Видимо, языка тащат, а сами, небось, раненые. Я поползу на подмогу.

И вылез Волков из окопа, стал ползти к линии фронта.

– Ну, лихой парень, – произнес солдат-однополчанин.

– Смотри, не заблудись! – крикнул командир взвода. – Далеко не ползи!

Ползет Волков по-пластунски, приближается к немецким окопам. Белый платок привязал к палке, держит над головой и кричит:

– Фриц! Не стреляй! Я парламентер, не стреляй!

Тут он не заметил, как с двух сторон на него из темноты прыгнули два немца и скрутили руки за спину.

Теперь Волков сидит с окровавленным лицом и жалуется немецкому офицеру на жестокое обращение с ним:

– Спрашивается, зачем бить? Если бы я был разведчиком, разве так бы перебежал к вам? Меня бы высадили в тыл с отличными документами. Я ведь все сказал, о чем знал, других сведений я не знаю. Я солдат, рядовой солдат, знаю только то, что вижу или слышу в окопах.