Февраль. Чернила. Слёзы. Слякоть…
И повторится всё, как встарь:
поэт в России должен плакать,
взглянув с утра на календарь.
Мело, мело, несло пургу
во все пределы.
Сидела птичка на лугу,
в снегу сидела.
И всё терялось в снежной мгле.
И снова, снова
к несчастной птице по земле
ползла корова.
Неотвратимая, как рок,
корова кралась.
Взлететь из-за скрещенья ног
не удавалось.
Босые пальцы на снегу
свело тревогой:
сейчас ухватит за ногУ!
Или за нОгу?
Не бойся, птица, всё пройдёт,
тужить нам рано.
До свадьбы рана заживет,
любая рана.
Весеннее
Баллада о внутреннем сурке Финдлее
С моим сурком вчерашний день
мы вышли со двора.
Сказал сурок, увидев тень:
« Весна пришла. Ура! »
– Еще февраль, не вышел срок!
« Ты враль! » – сказал сурок.
– Ступай домой и выспись впрок!
« Не ной! » – сказал сурок.
« Журчат ручьи, кричат скворцы… », —
твердил он, как урок.
« Грачи летят во все концы! », —
присочинил сурок.
Напомнил об апрельском пне…
И я сказал: – Ах, так?
За это не сурок ты мне —
мармот ты и байбак!
А, ну-ка, быстро марш в кровать,
поговорим весной!
И сам отправился поспать,
а мой сурок со мной.
Летнее
(Слова – так себе, зато музыка очень хорошая – Оскара Фельцмана)
Вышла Татьяна на берег Дуная,
бросила мячик в волну
и заревела. Зачем? Я не знаю:
мячик же не утонул!
Мячик в реке увидала собака
со своего бережка.
Вслед ей суровый Герасим не плакал,
разве что всхлипнул слегка.
Дальше видна нам такая картина:
вечером, в дождь и грозу
плюхнулась с берега к ним Катерина,
наспех смахнувши слезу.
Мячик, Муму и Кабанова Катя
плыли недолго втроём,
спьяну рыдая, подбросил им: «Нате!», —
Стенька княжну в водоём.
Плачет Полоний: «Куда же ты, дочка?»
Тише, Полоний, не плачь!
Крепко вцепилась Офелия в бочку —
бочка надежней, чем мяч.
Славный корабль омулёвая бочка!
В бочке – царевич Гвидон.
Здесь ради рифмы поставим мы точку,
Хоть не последним был он.
…… … … … … … … ……
…… … … … … … … ……
…… … … … … … … ……
…… … … … … … … ……
Столько их бестолку падало в реки,
столько бежало к прудам…
Так что тебе я, Татьяна, вовеки
мячика в руки не дам!
Летят перелетные птицы
в осенней дали голубой,
там девушка, песнь распевая,
сидит на вершине крутой:
«Не знаю, что стало со мною,
печалью душа смущена —
не нужно мне солнце чужое,
чужая земля не нужна.
Далеко-далеко, за морем,
стоит золотая стена,
а я остаюся с тобою,
родная моя сторона.
В стене той заветная дверца,
за дверцей большая страна.
Не нужен мне берег турецкий
и Африка мне не нужна!»
И кос ее золото вьется,
и чешет их гребнем она.
Вставай, вставай, кудрявая,
На встречу дня!
«…или, например, у Н. Некрасова: «Малыш уж отморозил пальцы, ему и больно и смешно…«» (из рецензии на сайте proza.ru)
Вечер был, сверкали звёзды.
На дворе трещал мороз…
По двору, хоть было поздно,
мальчик в санках Жучку вёз.
Вышел из лесу Некрасов,
посинел и весь дрожал.
Он назвал малютку Власом
и к себе в стишок забрал.
Плачет дома мать-старушка
и грозит ему в окно:
«Вот ужо приедет Пушкин —
нас рассудит, всё одно!»
Вечер был, и не на шутку
на дворе трещал мороз.
Шёл по улице малютка
и тащил с дровами воз.
«Ну, а где ж твоя савраска,
почему одна вожжа?»
«Умерла!» – сказал он басом,
посинел и задрожал.
Плакал он, как вырубали
лес, а следом и отца
зарубил жестокий барин,
бросил в дровни мертвеца.
Вдоль дороги стынут ёлки,
Наш сиротка весь продрог,
утащили тятю волки
прямо с похоронных дрог.
Много вынес этот мальчик,
мёрз и мок, плутал в лесу,
даже заморозил пальчик.
ковыряя им в носу.
Сёк его десятник жадный,
голод-царь его морил,
но широкий и громадный
путь малютка проторил.
Читать дальше