Анна Пейчева - Величайший зануда на земле

– А у меня, Кешенька, с самого утра желудок крутит, – завел свою обычную песню Борис Иванович Тетерин. Рядом с ним несмело попискивал покупатель, желающий приобрести три сотни бумажных скатертей – кажется, для того, чтобы соорудить из них доселе невиданного воздушного змея. Однако Борис Иванович тут же позабыл о выгодном клиенте, заприметив на горизонте своего младшего товарища.

В Кеше Борис Иванович видел родственную душу, поскольку Кешин прапрапрадедушка владел аптекой «Лампертъ» на Петроградской стороне. Да и сам прапраправнук знаменитого в дореволюционные времена фармацевта был типичным ипохондриком (не далее как две недели назад побежал к окулисту после попадания градинки в глаз), а потому, в свои двадцать шесть лет, неплохо разбирался в лекарствах.

– Прямо как в стиральной машине крутит, сударь ты мой, как в стиральной машине «Витязь», – бубнил Борис Иванович, отмахиваясь от робкого покупателя. – Вот не знаю только, почему крутит. То ли от нервов – боюсь я собрания сегодняшнего, как бы мне еще годик-то до пенсии продержаться, – то ли от моих помидорчиков соленых, хотя это вряд ли. Открыл вчера баночку – прелесть, сплошные витамины. Ну, если не считать серую плесень сверху и каких-то странных жучков, плавали в рассоле кверху лапками, негодяйчики. Зато свои помидорчики-то, натуральные, из моей теплички, не чета пластмассовым магазинным… – Рассуждениям Бориса Ивановича, казалось, не было конца. Однако в итоге он все же добрался до ключевого вопроса: – Так что посоветуешь принять от живота, сударь ты мой?

– Не знаю, Борис Иваныч, правда, не знаю, что вам посоветовать, клянусь памятью покойного прапрапрадедушки, – с м у кой в голосе отвечал Кеша. Не до того ему было сейчас. – Сходите вы уже к врачу.

– Может, уголька мне принять? А, сударь ты мой, одобряешь уголек?

– Ну, примите, – без энтузиазма кивал Кеша, глядя на гигантскую, ядовито-зеленую надпись «Распродажа» над кучкой выцветших товаров для пикника. Что-то в отделе «Сезонных товаров» сегодня было пусто. Эдик изредка попадался на глаза – то на фоне красного остролиста селфи сделает, то в блестящем елочном шарике себя рассматривает. Но где же Майя?

– Как-то неуверенно ты соглашаешься, сударь мой! – обеспокоился Борис Иванович, поглаживая свой пухлый живот. Покупатель громко и протяжно вздохнул. – Вот что бы твой почтенный предок сказал по поводу моего случая, как думаешь? Одобрил бы твой прапрапрадедушка уголек?

– Знаете, Борис Иванович, – Кеша ужасно устал от этого зануды, – мой почтенный предок, как мне прабабушка рассказывала, был тот еще жук, прямо как из вашего рассола. Расфасовывал обыкновенный сахар по фирменным пакетикам и продавал под видом чудо-средства, избавляющего от вечной петербургской тоски.

– Я понял, почему ты отшучиваешься и юлишь, Иннокентий! – Борис Иванович внезапно помрачнел и схватился за лысину. – Ты, сударь, подозреваешь у меня неизлечимую болезнь желудка! Позволь рассказать тебе дополнительные симптомы для постановки точного диагноза. Во-первых, самое важное: мой стул, его цвет и консистенция…

– Да боже ж ты мой! – не выдержал покупатель, оглушив своим тонким дискантом обоих продавцов. – Это что тут у вас за магазин такой? Не «Домашний рай», а «Домашний ад» вам надо называться! Пытки какие-то устроили! Стул свой еще будут при мне обсуждать! А я ведь даже не в мебельном отделе! Дайте мне уже мои скатерти и я пойду. И если вам интересно мое мнение, – ткнул он пальцем в Бориса Ивановича, – я лично уверен, что живот у вас крутит по двум причинам сразу: и из-за ваших плесневелых самодельных овощей, и из-за вашей интуиции, которая совершенно верно подсказывает вам, что вас наверняка на вашем собрании уволят! И никакие угли и прадедушки не помогут!

Однако именно своему прапрапрадедушке Якову Эммануиловичу Ламперту, прославившемуся на весь Петербург не только своими фармацевтическими достижениями, но еще и скандальными амурными похождениями, Кеша спустя несколько часов возносил молитвы, пристраивая подарок для Майи под сверкающую елку в конференц-зале, где вот-вот должно было начаться роковое собрание. Мда, маленький темно-зеленый футлярчик казался каким-то жалким на фоне целой горы ярких коробок, коробочек и коробищ.

Кеша вздохнул, заправил поглубже в черные брюки свою тщательно отглаженную праздничную рубашку болотного цвета (мамуля когда-то сказала, что ему к лицу все оттенки зеленого, и с тех пор Кешин гардероб стал напоминать лес весенней порой), и огляделся по сторонам.