Наталья Литвякова - #СтранаОдесса, или Шутки в сторону! Юмор Натальи Викторовны

– Марек! – супруга в удивлении отложила вязание. – Марек, у тебя есть лишнее здоровье, шобы так себя вести?

– Роза Львовна! Я попрошу вас…

– Та боже ж мой! Не так шустро, а то не дай бог, догоним вчерашний скандал. Имеешь сказать – говори, но пока есть куда – слушай. Во-первых, шо за фамильярность – «Роза Львовна»? Так бесцеремонно ты со мной не обходился со времён первого курса института. Во-вторых, верни овсянку в то место, где ей надо быть – в твой организм. А, в-третьих, – тут Розочка встала, легонечко подпихнула мужа, подошла к секретеру. Открыла верхний ящичек, вынула тетрадку. Сверилась с записью и часами на стене. – В-третьих, один месяц, три дня и почти шо сорок минут назад, ты забеременел мой мозг по поводу фигуры. Мол, за ней не только перестали следить, но и даже вести наблюдение. Было?

– Роза?

– Уже не спрашивай вопросы. На тебе, такое выкинуть! Стоять с претензией на то, шо берегут его полнейшее здоровье. По его же просьбе! И попрекать несчастную жену, можно сказать, единственной радостью в жизни! Положь кота, где взял!

– Розочка! – муж в изнеможении приложил котёнка ко лбу. Потом спохватился и бережно вернул живность на стул. – Розочка! Таки речь шла не о моей фигуре!

– Марк Аркадьич, не усугубляй!

– Я вовсе не…

– Тогда убери своё мнение с лица, как говорят в Одессе, и ешь овсянку дальше.

– А боршч?

– Ты уверен, шо ни одна фигура не пострадает больше, Марек? Да? Ну, ладно, будет тебе боршч. Как из чего? Марк Аркадьич, учти, а лучше запиши, он будет из последних моих сил!

С утра Роза Львовна находилась в трудной жизненной ситуации. Ей необходимо было срочно выбрать, с кем из подруг идти в магазин готового платья.

– Хоть пасьянс раскладывай, – вздыхает Роза. – С Адочкой? Или с Софочкой?

– Серпентарий подруг, – как заметил однажды сосед Семён Григорьич. – А ведь из одной песочницы вылупились!

– А всё – Марек, – пожаловалась Розочка карточной колоде. – Он меня совершенно устал вчера своим диспутом.

Марк Аркадьич давеча заявил, что ему просто позарез нужно подправить немножечко здоровья. Где-нибудь на берегу курортного типа. Ему, видите ли, как инженеру Брунсу, который на 12 стульях сидит, захотелось ласки тропической флоры: чтобы «накрахмаленные листья пальмы бросали острые и резкие тени»; «чтобы драцены гремели листьями» и, чтобы – «гусик». Гусик – непременно!

– И шо мне тот Брунс? Да тю, говорю: у него своя мебель, у нас – своя. Дача таки тебе не санаторий? – спросила Роза бубнового короля, что так некстати выскочил и склонил чашу весов в сторону Адочки. Как будто мужа спросила. Вздохнула артиллерийской грудью. – Вот и он говорит: нет, мол: тут вам не здесь. На тебе, Розочка, денег, купи для отдыха новых платьев сколько хочешь, хоть два. И не спеши, а то успеешь. Я-то переживу эту премьеру щедрости молча, но девочки?

Роза Львовна покачала головой, глядя на выпавшую червонную даму. Акции Софочки возросли на два пункта.

– Это ж всё равно, шо выбирать между какавой и капучиной. Цвет один, происхождение разное. Нет, он явно бережет меня от положительных эмоций. Марек, Марек! Ты приобрёл путёвки, или мне забыть об этом навсегда?

Роза Львовна поднялась со стула и нечаянно взглянула в окно: суровой поступью генерала по тротуару шагала Софочка. Рядом денщиком семенила Адочка.

– Марк! – Роза Львовна приняла тут же больной вид и горизонтальное положение. – Ма-рек! Скажи, шо меня нет! Скажи им в глазок, шо я при смерти и мне не до скандалу…

Роза Львовна навострила лыжи в Москву: Марк Аркадьич, наконец, заработал себе отпуск. «А также грыжу, подагру и язву. В фартуке», – добавлял он, оглядываясь. Потому как столица для него – не рай ни разу: «шо я там забыл у той Москве?». И закрывал уши руками, ибо многочисленный дождь вариантов того, «шо он там забыл», обрушивался незамедлительно.

В общем, ещё не начал отдыхать толком, а уже затосковал по работе: Роза Львовна начала переговоры.

– Нет ли нынче громкого процесса? Хочу отсидеться в суде? Да. Как в окопе. Ибо Розочка хочет моей смерти», – жаловался он коллеге-адвокату по телефону. – Хочет, шоб я умер во цвете лет, и лежал себе на кладбище, как ни в чём не бывало. А она таки сделает Москву, что твой базар, без угрызения совести. Хотя какая совесть, спрашивается, может быть у женщины с овсянкой наперевес?

Марек любил покушать и очень переживал, когда Розочка начинала беспокоиться о его здоровье и питании.