Дом - Апокрилог. Закрывая глаза

При дегустации он уселся за стойку, и, словно мой давний друг по несчастью, выпил залпом по чарочке из каждого черепка, дабы ободрить и закалить вкусовые рецепторы перед поездкой в другие заведения. Напившись, он одурённым — да не охмелённым – обернулся на меня у входных дверей и разочарованной флегматичностью протянул: «А в ту, лысую, для вкусу добавь с горсть корицы и ванильного сахара и разугрей, – а то, как сопли!». Я покорно исполнил просьбу, поставив башку нагреваться на маленький огонёк. «Всё-таки перестарался… — печально вывел я, помешивая, – кто ж знал, что тромбом отключения электропередач , я задену их главную артерию?»

Тем временем вопреки моим предположениям, горожане на Лысой планете нюхнули веселья… Рёбра-высотки всколыхнул прилив лёгочного бриза; запахло летом, какого здесь никогда не знали. Чуть ли не каждый ощутил некую внутреннюю тягу к познанию собственной души , – которая, к слову, начала свою историю с неоново-песчаного побережья детства – одымлённого призрачным флёром дымки испарений на светло-сизом небе – под мягкие и тёплые брызги выныривающих из воды дельфинов.

Дух Ребёнка — Мединит (так его зовут), наконец встал на ноги и без опоры на рёбра, сделал свои первые, самостоятельные шаги. Рёбра же покорёжились, истончившись без своих бессменных наполнителей – гомункулов и с них медленно начали сползать жидкие камни рабства.

Довременно спохватившиеся правоохранительные органы, – которым тоже оказалось не под силу противостоять потустороннему посылу, – со своими замшелыми резиновыми дубинками, повылезали из своих машин и моментально их сигареты, – все ещё удерживаемые в клешнях рук в готовности вновь быть просунутыми между зубов, тронувшихся гниением, – вдруг задымились ароматом дамского флирта. С запозданием уловив нотки пьяняще-вишнёвого вкуса и вспыхнув с затяжной медлительной серьёзностью недоразумения, они зашлись расцветать на глазах, сменяя свой гранитный оттенок кожи – на оттенок мягко-персикового цвета, спускающийся ниже от лица. Сигареты повыпадали из рук, как заключительное любовное письмо, опущенное в почтовый отсек; как последний жёлтый лист ноября. Их веки обмякли и суровый взгляд отошёл, опустившись к растроганной душе. Глаза с детским восторгом – все ещё пребывающие в стадии метанедоумения – захлопали удлинившимися и овлажнившимися крыльями ресниц. Ах, как же здесь прекрасно!..

Мне же снились дети в баночке ещё горячего вишнёвого варенья. О, этот сладкий аромат, пьянящий аромат, он воодушевил меня надеждой, что мой клуб ещё просуществует, — найдётся «наш» клиент! Может, коктейль в черепке, вовсе не коктейль, а варенье ? А варенье любят все, без исключения!

Детская карусель с детьми поскакала резвыми оборотами; кони ожили, и, осёдланные, пустились во все бега. Я тут же проснулся, с ужасом вспомнив, что забыл выключить плиту, подогревавшую Лысую планету! Не одно так д… Замешкавшись, я скорее схватил сито и слил содержимое планеты, процедив от осадка. Затем процеженное ароматное зелье я поставил стыть на окно, а осадок вылил на помойку — за дверь.

Та склянка, в которую я перелил содержимое, была прозрачна; глаза гомункулов, в зените переноса, были распахнуты во всеведенье; в них, наконец, читалось подтверждение тому, что, прежде всего ими съедается не сердце , как думал я – а жизнь , – чтобы её, при случае, открыть открывалкой сердца. Все ошибаются, и в этом заключён рост и развитие. Они видели и верили виденному так, как будто все дружно переодели наизнанку свою телесную одежду, вывернув наружу «платоническую». Теперь они сгрудились в бинокль, микроскоп, лупу детально прозревающих и увеличительных глазных линз; их взору открылись мерцающие звёзды, падающие на стены отражением от подвешенного к потолку дискобола, – те звёзды , которые развеваются блёстками в их тельцах.

Они наблюдали лучи разноцветных кластеров галактик, отражённых от подвешенного стробоскопа, сменявшиеся эклектической непредсказуемостью попурри сновидений, насыщенных витаминами, микроэлементами и фитонутриентами, которых им недоставало. Представьте их себе: блошки, пароксически обезумевшие от полифонии чувств – восторга и страха единовременно. Всё слилось воедино на какое-то секундное мгновение! Потом они увидели, как проходят между туманностей созвездий и планет, – не затворенная входная дверь, немало нанесла этого добра. Они только сейчас, с ужасом, осознали, что всё бесконечно и в бесконечном имеет непрестанное движение. Здесь раздаются дивные звуки прибоя далёких вспышек и взрывов, внезапно глохнущих; монотонные эховые прокачки отдалённого набата, – совершенно механические звуки.