Дом - Апокрилог. Закрывая глаза

Вдруг, в шумо поглошающем пространстве раздаётся приглушённая а-капелла литании. Их закрытые глаза, наконец, прозревают, увидев цельную картину настоящего; заведено моргают в так скорости их продвижения, мерцая мреющими огнями. Как только стенной воск стечёт наземь и стены с потолками обрушатся обманным бутафорным картоном, пред ними предстанет черносливовая пряность сводчатого потолка серебристой многогранности ночи. Свечи паду́т. Они молились не тем богам, — вот почему их мольбы не были услышаны. Но сегодня все изменилось. Только сейчас они узнали мир таким, каким он был всегда…

Они осознали, что природа, на самом деле, значительно безобиднее и безопаснее считалки/игры, выдуманной ими в бутафорном мире; теперь права равны. В единстве толпы почти нет недостатков, кроме одного: иллюзии единства. Там, в галерее, их тела были худыми и вытянуто обособленными, как горящие спички; сейчас их души пребывают друг в друге, убирая грань между брезгливым непринятием различных взглядов, мировоззрений, общественных норм и между ценностями безграничного духа , тянущегося сквозь зримое пространство. Вся та обмундиро́ванная и застрахованная полиция, страхующая одного жителя от нападок другого или группы – точно от недосы́па – совершенно не берёт в голову, что действуя на правах огня законов власти, она им же распаляет и подначивает костёр преступности.

И вот, в конце концов, эти право- воспалитель ные органы поскидывали все свои экзекуторские добродетели — оружия, дубинки, броню — затушив огонь на своей спичечной головке, – незачем им теперь отстаивать марево хартии писаных законов, ведь теперь над всеми гомункулами объявился подлинный властитель. Наступила ночь и звёзды с галактиками вмиг прошествовали перед ними из первых осознанных воспоминаний, сопровождённых материнской любовью и теплом утробы; их вернули в животворящее чрево. Пришло время становиться детьми для своей старенькой, но все такой же любящей матери.

Муравейник стал для них слишком тесен, – разве могла в нём расти полноценная жизнь? Это была только отсрочка от жизни; отбытие ссылки; вырванные листы из черновика жизни с перечёркнутыми предложениями. Их « мо́рок» – а не мирок, являл собой микроскопический микроб в нутре Космоса; сейчас же их мир сделался бесконечностью во чреве матери Вселенной. Придёт время и он заявит о себе; вырастет и сделается сильным; кости нарастят мышцы. Теперь-то его направят в нужное русло!

Когда-нибудь магнификат их пения облетит весь мир, удивляя своей гармоничной слаженностью; звук будет навек одушевлён. Не заглушаемые реверберации будут вечно встречать зарождение новой звезды, планеты, или же отпевать «вошедших обратно», «вернувшихся восвояси» (о смерти). Эту удивительную музыку я до сих пор ощущаю фибрами своей души. Звучание это, по рассказам моей матушки, было явлено в момент моего рождения (но сам звук являлся эхом от некого пения); оно воспринимается мной с той же благоговейной естественностью, как звуки в утробе.

Есть у меня одно тайное желание: вновь услышать ту мелодию, что сопровождала меня «на выходе». На сегодняшний день какое бы то ни было гармоничное звучание разладилось, и, преобразовавшись в иеремиаду гулов и завываний, приносит одни разрушения и всеобщие депрессии. Дела мои к Аиду… да и матушка давным-давно почила. И тут меня посетила безумная идея: необъяснимым способом воссоздать утраченную мелодию! Пускай она будет генерироваться в моём клубе. Пускай же вновь заиграет мелодия , а не её бесполезное эхо!

В последнее время расширение пространства замедлилось и процессы зарождения новых звёзд редуцировались, но никто не может дать пояснений этому репрессивному механизму. Сдаётся мне, не все так «смазано» в нашей системе Космоса; что-то даёт сбой; что-то сопротивляется инкорпорации вступления в клуб единства «Ясемь-ля» . Работа застопорилась – все ополчилось, как злой пёс, догрызающий стальную цепь, сдерживающую его.

Тем временем идут холода. Исхудавший пёс, брошенный на произвол, жаждет воздаяния тому, кто его, – до сих пор любящего и преданного, – приговорил. И на сей раз нюх его не подведёт. Снежное покрывало мороза может сокрыть следы , но не сокроет духа предателя , который вырисуется под действием мороза – точно узор на стекле. Найдись бесстрашный, что не побоится подойти к псу, – обласкать, отогреть и накормить, – он бы, возможно, простил обидчику произвол. Но что-то не видать добрых сердец.