Владимир Титов - Одна нога здесь… Книга вторая

– Ну?

Корчмарь так споро смахнул гривны в кишень своего кожаного передника, словно их никогда и не было на стойке, заметив краешком глаза, что чеканка, такая же как и у гривен старика – зибуньская. Крайне любопытно! Таких случайностей не бывает. Значит, все ж таки из Зибуней народ… Ну-ну… Способность здраво рассуждать уже вернулась к нему, и теперь Заяц сожалел, что не запросил с этих дуболомов хоть чуток побольше. Обведя горенку широким жестом, он со всей доступной ему сейчас любезностью, предложил им располагаться где пожелают, пока разогревается ужин. Усатый шутливо ткнул своего напарника в бок пудовым кулачищем и сказал:

– Давай, Белята, выбирай, куда сядем?

Светлорыжий, оказавшийся Белятой, начал неспешно закатывать рукава, качнув подбородком в направлении подходящего места:

– Вон тот столик в углу должно быть скоро освободится, там и перекусим.

Четверо постояльцев поняв, что речь идет именно об их столе, единственном занятом во всей горенке, спешно поднялись и утопали наверх один за другим, бросая на здоровяков косые взгляды. Заяц, испуганно проследил за всей этой сценой, в который уж раз обругав племя рыжих. Проверив хлопком по карману передника, на месте ли гривенки, он поспешил исчезнуть за дверью, ведшую во внутренние покои. Докука, узнав, что нужно разогревать ещё на два рта, да притом всего что есть и в двойном количестве, сонно пробубнил:

– Что они там, с ума посходили, что ли?! На ночь наедаться!

В ночное время, когда Докука хотел спать больше всего на свете, в его устах это была на редкость длинное речение, причем гневное, отражающее всё внутреннее негодование Докуки, которого то и дело будили, чтобы приготовить еду для каких-то бездельников, не дающих отдыхать порядочным людям!..

Заяц оставил помощника наедине с его праведным гневом, вернувшись за стойку. Мрачно уставившись в спины дуболомов, что по-хозяйски развалились за глянувшимся им столом, он погрузился в свои невеселые размышления. Гривны, это конечно, хорошо, но ведь в его почтенном заведении СРАЗУ оказались и калеченый, и рыжие! Ужас-то какой! До кучи не хватало только белоглазого, упаси Велесе!

Не прошло и получаса, как отужинавшие здоровяки, шумно топая, поднялись по лестнице в свою камору, когда в корчму заглянул новый гость. Заяц был занят тем, что прислушивался, не донесутся ли со второго поверха звуки борьбы, посему его приход прозевал. Ночной гость словно возник из ниоткуда, пройдя аж до середины горенки, прежде чем корчмарь обратил внимание на его появление. Ни дверь, ни половица даже не скрипнула, – удивился Заяц. – Через стену что ль просочился? Шаг у незнакомца был мягкий, стелющийся. Кожа, – из-за того, что в потемках, что ли? – казалась серой, черные волосы гладко прилизаны, а сам он был на удивление щуплым. Даже сейчас, когда Заяц видел его прямо перед собой, звука шагов он все равно не слышал. Человек ни разу не шаркнул, словно плывя над полом. Глянув в его чуть навыкате глаза, корчмарь обомлел: а вот и белоглазый! Не упас Велес-батюшка! Не то чтобы у нового гостя были глаза молочного цвета – такие бывают у слепцов, а перед корчмарём стоял зрячий – но их серая блеклость, безжизненность во взоре, должно быть и была тем самым белоглазием, от которого предостерегала матушка. Все собрались под моей крышей! – беззвучно вскричал Заяц, – Все! И рыжие, и калека и эта рыба-человек!

Но, что было совсем нехорошо, так это то, что от белоглазого отчетливо тянуло опасностью. У Зайца на это дело имелся совершенно особый нюх, и ошибки тут быть не могло! Словно холодный сквознячок по нервам. Брр! В пору было посмеяться над своими страхами относительно тех рыжих дуболомов, бывшими безобидными овечками по сравнению с этим щупленьким на вид мужичком.

Опасный гость тем временем успел подойти к стойке и теперь внимательно изучал корчмаря блуждающим взглядом своих безжизненных блеклых глазенок. Чего он тянет, чего молчит, сволочь?! – внутренне трясся Заяц, но внешне никак этого не выказывал. Только сейчас он обратил внимание, что мужичок держит на виду только одну руку, правую, в то время как левая прячется за отворотом изрядно повытершейся душегрейки. Оружие прячет! – скумекал Заяц, – Развелось же лиходеев, ети их за ногу!

Словно переступив с ноги на ногу, он слегка переместился, оказавшись на расстоянии вытянутой руки от ложной полочки. Одно движение, и неприятный человечек перестанет пугать его своим присутствием. Самострел, один из многих, был сейчас нацелен ему прямо в сердце. Мужичонка сморгнул, – словно серая пленка подернулась вверх-вниз, – и неуловимо быстро переместился несколько в бок, выйдя из прицела стрелы. Ну, чертяка! – ругнулся Заяц, и подшагнул обратно к стойке. Стоило сейчас надавить на рычажок и лететь тогда опасному гостю во сырой погреб. Мужичок мигом сошел с потайного люка. Вот ведь таракан, а! – возмутился корчмарь. В неверном свете лучин, лицо мужичка всё время словно перетекало. То вроде как виделся кто-то носатый, с трехдневной щетиной, то некто с хищным взором, кривой ухмылочкой, на вроде «а вот кого мы сейчас зарежем?», то приобретал он чуть ли не женские черты. Заяц всё никак не мог определить, какой из этих обликов настоящий. Ну, да и Велес с ним, с этим обликом, ведь скачет же, подлая душа, аки блоха на сковороде! Из подручных хитрых снастей, что могли бы сейчас Зайцу помочь, оставался только один – потолочная сеть. Мало кто из посетителей додумывался глянуть на потолок, ну а если бы и глянул, то увидел там всего лишь обычную рыбацкую снасть, натянутую меж балками. Ну, сеть и сеть, мало ли с какой такой блажи корчмарь решил украсить ею потолок своего заведения! Может, корчмарёв пра-пра-прадед уловил этой самой сетью русалку, и водяной Хозяин, чтобы выручить свою девку, отвалил рыболову полпуда лучшего жемчуга, на который тот и обустроил заведение… Однако стоило хозяину корчмы топнуть посильнее по одной из половиц, как сеть тотчас бы рухнула вниз, запутывая ворога с ног до головы. Впрочем, не только ворога, но и множество другого народу. Снасть перекрывала всю горницу от стены до стены, за исключением стойки, где, собственно, располагался сам хозяин.