Владимир Титов - Одна нога здесь… Книга вторая

Одежа, сидевшая на них довольно мешковато, как будто молодцы не привыкли носить такую, была хоть и пропылившейся, но вполне ещё новехонькой. Заяц мог хоть на сколько поспорить, что одели её в первый раз ну дней этак десять назад. Род занятий здоровяков определить можно было только приблизительно – скорее всего, тоже разбойники. Но не из простых, что по лесам да по дорогам промышляют с дубьем наперевес, а уж скорее из тех, что облагают податями всевозможные заведения. Тут впору бы обеспокоится за свою безопасность, но на то хитроумные снасти и припасены, чтобы избегать, в частности, и таких вот неприятностей.

Усатый поманил корчмаря пальцем, и Заяц поспешно приблизив ухо. Громила спросил негромко, почти шепотом, видимо, не желая, чтобы слышали посторонние:

– Не заходил ли сюда одноногий старик?

При этом вопросе у Зайца внутрях все так и заледенело, а потом обрушилось вниз и со стеклянным звоном разбилось на тысячу крохотных кусочечков. Он отпрянул на шаг назад, шумно задышав. Говорила же мама, остерегайся! – возопил кто-то совсем маленький внутри него, – Что ж теперь делать-то? Сказать, или не сказать? Совру, так кто ж им помешает пойти и проверить по каморам? И потом за вранье наказать?! Или сознаться и пусть сами разбираются? Ведь кто его знает, что там одноногий натворил? Может, прочитал свои дурацкие вирши этим двум, чем неимоверно их разозлил!

Неосознанно корчмарь потянулся к ложной полочке, что всегда была под рукой. Стоило только на нее слегка надавить и… Рыжий верзила пригрозил ему пальцем:

– Даже и не думай! Нам твои тайники как на ладони видать. Добрая снасть, спору нет, но ты все равно не успеешь ничем воспользоваться. Так что, опусти руку и подойди ближе.

И Заяц поверил, что и впрямь ничего у него не выйдет. Сделав вид, что ничего собственно он такого и не задумывал, корчмарь вернулся к стойке. Взвесив все за и против, под прицелом двух пар внимательных глаз, он решил сознаться, внутренне приготовившись к погрому, который за этим последует:

– Д-да, – выдавил он из себя. – Был такой. Во второй каморе ночует. Это там. – И показал пальцем наверх.

В разговор вступил другой здоровяк, тот, что с ершиком под носом, он же светлорыжий. Он хлопнул корчмаря, обреченно пялящегося себе под ноги, по плечу:

– А ещё места у тебя найдутся? В другой каморе, понятное дело.

Заяц часто закивал, в горле словно застрял комок, не давая выдавить членораздельных звуков, и он показал на пальцах, что осталось ещё две свободных каморы, по четыре места каждая. Тут же последовал хлопок по другому плечу. Синяк будет! – расстроился корчмарь и даже жалостливо шмыгнул носом.

– Вот и отлично! – это уже усатый, – Мы остановимся в той, что поближе к каморе деда. Сейчас перекусим и пойдем устраиваться. И смотри: старику ни слова! А на стол давай всего и по две порчи на брата.

Заяц внутри себя, конечно, изумился. Пришли вроде как по душу этого старика, а теперь вот рядом с ним ночевать собираются! Но потом дотумкал: так это ж они нарочно, глаза ему отводят! Будто бы почивать пойдут, а сами посередь ночи своё темное дельце-то и провернут, как собирались. Что ж, коли самострелами и потайными люками он помешать им не в силах, пусть тогда все идет, как идет. После, он обязательно помолится за старика…

Заяц понимающе кивнул и поплелся уже было будить Докуку, но его вежливо придержали за рукав железной хваткой.

– Сколько?

– А? Чего сколько? – Заяц понимал сейчас только одно – новых постояльцев надо накормить, а ночью… Ночью будет резня, и поэтому вопрос этих рыжих верзил попросту не доходил до него. В голове крутилась только одна заезженная мысль: говорила мне мама!

– С нас сколько?

Спрашивали явно про стоимость ужина и ночлега. С трудом сосредоточившись, Заяц принялся соображать – сколько. С двоих – восемь гривен, и ещё две за душевный ущерб.

– Двенадцать гривен! – пискнул Заяц ни с того, ни с сего. И чуть не добавил: с каждого!

– Лихо! – усмехнулись здоровяки. Усатый, он наверное был заводилой, стал медленно засучивать рукава. Заяц понял, что за неумеренную жадность сейчас его будут наказывать, а может и вовсе убивать, и посему принялся горячо молиться, смежив очи: Маменька, присмотри для сынка своего уютный уголок в Ирии небесном; прощай этот свет, здравствуй кисельный берег молочной реки!

Звон полновесных гривенников отвлек его внимание от молитвы, и корчмарь раскрыл глаза. Перед самым Зайцевым носом располагалась ладонь, почти такая же широкая как его собственное лицо, а на ладони горкой возлежали золотые гривны. Светлорыжий, видимо, устал ждать, держа руку на весу, посему вопросил: