Жесуй Бесдеполь - Красное небо

Оливия чувствует благодарность уже просто за то, что Клим Саныч решил дать ей ответ, вместо того, чтобы сделать в дневнике запись и выкинуть из кабинета. Потому она не решается заговорить, но опытный взгляд директора легко отыскивает в чертах юного лица недомолвку, и более того, даже разгадывает ее причину, которую, впрочем, раскрыть совсем не трудно.

– Ну, говори, не бойся, – подбадривает он.

– Клим Саныч, – начинает девушка слегка виноватым, но уверенным тоном. – Но ведь если они будут друг с другом говорить, то этого не произойдет. Вот смотрите: это же муж и жена, а значит, они могут обсудить положение, выяснить, чья должность более… почетная и ответственная, и тогда принять решение. А если они не будут стремиться к почету и ответственности? Что подталкивает их на этом пути, как не индивидуализм.

Директор посмеивается в кулак.

– Ты молодец, Фантозина, – говорит он и становится тут же серьезнее. – Но проблема, разумеется, гораздо шире.

Поднявшись со стула, Клим Саныч начинает прохаживаться по кабинету, так что приходится развернуться к нему, чтобы не слушать директора спиной.

– Вот, смотри, – опять вступает он в прежней манере. – Я и ты – мы оба видим стул, так? А теперь, скажем, ты не хочешь видеть его так, как видишь, а хочешь видеть иначе. Например, вверх ногами.

– Клим Саныч, но это же…

– Да-да, ты не можешь, – не дает мужчина перебивать. – Но положим, что так. Ты видишь стул так, как хочешь ты, а я вижу его так, как хочу я.

Директор начинает улыбаться.

– Как думаешь, много мы с тобой вместе построим?

Аргумент оказывается убийственным, в том смысле, что обрубает все раскидистые ветви размышлений Оливии.

– Вот именно, – улыбается Клим Саныч. – Мы друг друга не сумеем даже понять! Говоря про стул, я буду описывать его, как деревянное изделие со спинкой и четырьмя ножками, а ты будешь говорить, что это полотно с мощной опорой, из которого кверху торчат четыре палки.

Комсомолка молчит, хмурится и стыдливо опускает глаза, невольно чувствуя ту неловкость, которая обнаруживается в каждом, готовом признать в споре свое необратимое поражение.

– А что говорить о других вещах? – улыбается Клим Саныч, возвращаясь на место. – О государстве? Ничего не выйдет, если каждый будет смотреть на мир так, как хочется ему.

– Но ведь…

– Считаешь, это не то же самое, что индивидуализм? – перебивает директор с хитрой, но доброй ухмылкой. – Индивидуализм – это что? Это полная свобода личности. Так? А ежели я хочу видеть мир так, а не иначе, то это разве не свобода? Это и есть свобода. Правда, мир немного иначе устроен. Понимаешь?

Оливия не отвечает, но опускает глаза.

– Ну, ничего, поймешь когда-нибудь, – добродушно улыбается Клим Саныч. – Запомни, тот, кто стремится к свободе личности, попросту недостаточно образован, чтобы осознавать ценность общественной свободы. Теперь иди.

Приходится встать, но стоит обернуться, как вспоминаются проблемы насущные. Спорить с директором бесполезно. Кажется, в его суждениях все равно есть какие-то огрехи, но приходится себе признаться, и не без стыда, что сейчас не хватает знаний, чтобы ответить. А через миг Оливия уже и не думает об этом, снова вспомнив отца и его недовольство.

– Клим Саныч, – с жалобным видом оборачивается девушка. – Мне же Настасья Федоровна напишет в дневник… а что я родителям скажу?

Директор вздыхает. И делает он это с недовольством, уже собравшись взяться за свои дела. А все же, даже и теперь поступает щедро.

– Ладно, – кивает мужчина. – Если напишет, то зайди ко мне, я напишу, что все улажено.

Оливия чувствует, как беспокойства волной талого ручья падают из сердца вниз, разливаются по телу, обжигая и следом тут же успокаивая каждую клеточку. И девушка, выдохнув, едва удерживается от желания обнять этого лысого добряка.

– Спасибо, Клим Саныч! – выпаливает Оливия и тут же убегает из кабинета.

Впрочем, скоро ей действительно приходится вернуться в кабинет директора. Рассерженная учительница, не обращая внимания на попытки девушки извиниться, оставляет в дневнике запись. Поначалу Настасья Федоровна и вовсе хочет пригласить в школу родителей, но отчего-то смягчается, видимо, просто не желая тратить время попусту.

Да и в учебе Оливия не испытывает трудностей, а ее оценкам могли бы позавидовать многие ученики, так что ее персона хоть и вызывает у Настасьи Федоровны неприязнь, но не такую, которую женщина не могла бы побороть.