Андрей Щупов - Верхолазы

Палец ласково притопил спуск. Изрыгая огненную лавину, многоствольник зашелся в гулком кашле, сверкающие трассы устремились к копошащимся внизу гамонам.

– Нет любви у них, нет! – надрывался и приплясывал рядом Виктор. – И жалеть их нечего! А коли нас накроет, так и вали оно все в бездну к Титанам! Если мы не нужны, то и смысла нет. Ни у них, ни у нас!

Не слушая его, Петр продолжал садить и садить очередями. Шеренги гамонов скручивало от попаданий, некоторые из двуногих валились на тротуар, изгибались телами. Выл вращающий стволы двигатель, от тяжелого аппарата валил дым. Ничего, после остудим!.. Светлячки пуль перепорхнули чуть выше, и та же неразбериха началась среди танцующих. Петра трясло. Он стрелял и стрелял, не в силах оторваться от пулемета. Замечая, что кто-то из подраненных, ошеломленно трясет головой и пробует подняться с земли, вновь ловил их в прицел. Мораторий, братцы, – да не про вас! Воевать нравится? Душить ближних?.. Давайте!..

Один из гамонов, патлатый, с цепью на шее, прошитый пулями в нескольких местах, шатаясь, привстал, тут же повалился на колени перед какой-то случайной самочкой, порывисто обнял ее ноги, залопотал слова извинений. Вот и ладушки! Значит, проняло мерзавца! Действует начинка!.. Петр с рычанием развернул массивный ствол…

Когда патроны кончились и лязгнул упавший на крышу конец ленты, он очумело тряхнул головой и оглянулся на приятеля.

– Кажется, все?

– Все, – Виктор сидел, разбросав ноги, и в голос рыдал.

– Ты чего, Вить?

– Бессмысленно, – Виктор размазывал по пухлым щекам слезы. – Все, Петруш, бессмысленно. Несколько сотен гамонов ничего не решат.

– Откуда ты знаешь?

– Я не знаю, я просто боюсь… – Виктор всхлипнул. – Может, мы и впрямь лишние? Гамоны – сами по себе, мы – сами… Придумали, понимаешь, идею-бзик, пашем за семерых, а им и не надо никакой помощи.

Петр качнулся к нему, грубовато тряхнул за плечи.

– Что ты городишь, брат, очнись! Разумеется, мы нужны!

– А если нет?

Виктор слезливо щурился, с надеждой глядел на Петра. Неожиданным образом роли у них поменялись. Теперь Петр ощущал в себе небывалую силу, знал, что способен убеждать и вести за собой, способен давать оплеухи и бить на поражение. Может, правду говорят, что силы влюбленного врага взмывают ввысь, удваивая твои собственные? Во всяком случае нечто похожее он действительно сейчас чувствовал.

– Мы нужны, Виктор! Верь мне! Просто не все идет, как бы нам того хотелось. Все медленно, да! – через сучки и колдобины, но это жизнь! Иначе просто не получается!

– Вали она в тартарары – такая жизнь! – продолжал всхлипывать приятель. – Никого мы не спасали и не спасем…

Петр обозлился.

– Правильно! Любовь НЕ СПАСЕТ, она – СПАСАЕТ, понимаешь? Каждый день и каждый час! У них иммунитет, но и мы, небесные верхолазы, не лыком шиты. Не берут стрелы – пулями будем их курочить! Пули перестанут брать, начнем ракетами разить, бомбами и многотонными фугасами. Потому как обязаны, пакостники, любить! Каяться обязаны, жалеть, сочувствовать, помогать друг другу… Потому что если перестанут любить, остановится вообще все! Вся их хваленая дристонаука, образование, медицина – все! Нет Земли без Неба, как и Мира без Любви!

– Все равно… Очень скоро архангелы объявят мораторий…

– Пусть мораторий, пусть крематорий, только без нас! – продолжал надрываться Петр. – Я лично буду бить в них до последнего. Сто раз буду, небо тебя задери! И ты будешь, и другие! Потому что иного нам не дано. И нам не дано, и им…

«Если тебе плюют в спину, значит, ты идешь впереди».

Конфуций

Ползком добравшись до края лощины, Согомак некоторое время прислушивался к звенящей тишине. А может, и не звенела она вовсе, – такая уж жизнь пошла – с гулом да стоном. Так что тягучий звон вполне мог поселиться в голове навечно. Покойный Зум тоже что-то рассказывал про такое. То ли мелодию какую-то вечно слышал, то ли голоса… Согомак встряхнулся и чуть привстал. Так или иначе, но опасности он не чувствовал. Точнее, опасность была и ушла, оставив за собой смрадный рассыпающийся шлейф. Тем и отличались проводники от простых смертных – кто-то умел ощущать опасность, а кто-то нет. Если бы сам Согомак не владел даром прозорливости, давно бы сгинул в каком-нибудь из походов. Не столь уж много тараков осмеливалось покидать Пещеры, выходя на открытое пространство. А он выходил – и очень часто не в одиночку. Водил с собой группы и умудрялся сохранять всем жизнь. То есть – почти всем, потому что ВСЕХ приводить обратно не удавалось еще никому. Кто-то обязательно должен был погибнуть. Согласно жестоким правилам этого мира. Вечно голодное Пространство требовало жертв, и с этим проводник почти смирился, тем более что счет его был не таким уж плохим. В худшем случае Согомак терял каждого третьего, другие не возвращались вовсе.