Андрей Щупов - Верхолазы

– Во-от! Дошло, значит! – Виктор ухмыльнулся. – Ты вот сегодня схлопотал от них тройку оплеух, и что? Какая в тебе небесная радость после этого осталась?

– Ну, может быть, самую чуточку…

– Брось! Никаких чуточек! Конечно, злишься и досадуешь. Вот и оружие свое пошел обновлять… – Виктор шумно вздохнул. – А ты никогда не интересовался, какие там внизу пословицы появились в последние века?

– Ты о фольклоре гамонов?

– Ну да!

– Как-то, знаешь ли, не приходилось вникать.

– А напрасно… Попадаются, знаешь ли, преинтереснейшие высказывания! Со своим особым смыслом!

– Ну, например?

– Да пожалуйста! – Виктор фыркнул. – «Насильно мил не будешь» – хорошо, да? Или «Любовь зла – полюбишь и козла»… Чуешь, в чей огород камушек?

– Ты думаешь…

– Да не думаю я ничего, Петруш! Куда мне! Пусть архангелы да архистратеги думают, на то у них и головы. Только вот конфетка, Петруш, получается крайне неаппетитная. Мы по мере сил обучаем гамонов науке любви, они же с нашей наукой борются и воюют. Поскольку воспринимают ее как насилие над собственными душами.

– Разве это можно называть насилием?

– А почему нет? Свобода – лакомая категория. Ее всем хочется.

– Но любить – и значит по-настоящему быть свободным. Ненависть неволит.

– Ишь ты, хитрец! – Виктор лукаво погрозил пальцем. – Это с какого угла посмотреть. Ненависть неволит, верно, зато она не требует жертвенности и терпения. С любовью же все наоборот. Потому и стали они давать ответку. Чувствуют приближение света и накрывают нас яростью. Кто матом поливает, кто кулаками машет, а кто просто мысли о нас богохульные допускает. И все! Верное накрытие. Это у них шкура дубленая, а нам с тобой многого и не требуется. Чуть обругай – и уже будем корчиться от астматических приступов. Их нелюбовь стала оружием, понимаешь?

– И что же тогда делать?

– Что делать? – Виктор облапил пятерней плечо друга, притянув к себе, дохнул медовухой в самое лицо: – Я, конечно, не архангел, Петруш, и волшебных стратегий не предлагаю, но чудится мне, что эпоха пряников завершилась. Время доставать из-за голенища кнут.

– В каком смысле?

– В самом прямом. Слышал что-нибудь о Холодном Веке?.. Если нет, намекну. Все это пока слухи, но очень может быть, что не сегодня-завтра объявят мораторий на охоту. Самый натуральный. И ни одного амо больше вниз не пустят. И это уже не какая-то там забастовка, не поправки к первому закону, это всерьез и надолго.

– Не пустят вниз? Совсем? – Петр почувствовал, что по спине у него стайками потекли и побежали мурашки. Этакое проникшее под накидку донное течение.

– Совсем, – Виктор мрачно кивнул. – Всеобщая конверсия и разоружение. Будем сидеть по кабакам, вспоминать былое и слушать шелест волн в раковинах. Холодный Век для гамонов.

– Но это… Это же верная война!

– Скорее всего. Только иного выхода нет. Если долго пичкать больного лекарствами, организм становится невосприимчивым к препаратам. Именно это мы и имеем на сегодняшний день. От рогатин к стрелам, от стрел к базукам – а дальше что? Будем брать каждого гамона в огненные клещи и атаковать побатальонно? Нет, брат, это уже тупик. Зато лет этак через сто… – Виктор потянулся к амфоре. – Если, конечно, уцелеет, хоть один гамон, можно будет снова проведать заблудших.

– Жутко!

– Конечно, жутко. Без любви можно, наверное, размножаться, но долго жить без нее нельзя. Это суть любого гомеостазиса. Исчезнет суть, начнет распадаться система.

– Тогда зачем мораторий?

– Затем, – Виктор выпятил в его сторону палец, – чтобы они САМИ осмыслили, каково это – жить БЕЗ любви. Осмыслили и умылись горючими слезами. Чтобы эти скоты не хитином от нас прикрывались, а напротив – сами распахивали оболочки, упрашивали и молили нас не промахнуться. Вот тогда мы и снизойдем до них, снова возьмемся за стрелы и луки.

– Сто лет!.. – Петр ошарашенно обхватил голову руками.

– Может, и поболе. Как ни крути, а без карантина не обойтись.

– Но ты представляешь, что у них там внизу начнется?

– Уже начинается потихоньку. Безо всякого моратория. С ума сходят, воюют, от книг отказываются. Вот и следует дать им возможность повариться в собственном соку. Чтоб прониклись! До самых корней волос!..

– Ужас!

– Еще бы!.. Что? По последней?

Петр послушно поднял свой бокал, в несколько глотков осушил. В голове поплыл колокольный звон, несколько искристых рек слились в одну, водопадом обрушились в озеро кипящего сознания.