Я заходила за ней перед школой, находящейся в трёх минутах ходьбы.
В старших классах по причине её влюбленности в одноклассника, симпатизировавшего мне из-за заграничных шмоток, наша дружба закончилась.
– Так не прилично выглядеть, в нашем возрасте, – констатировала она, акцентируя на годах.
– У тебя тот же вес, что и в школе.
Целлюлит пора иметь, уже…
– А худеть плохо! Морщины. А так, всё натянуто, лоснится и сияет!
Она действительно шла в натянутых лосинах и сияла.
– А ты, разом не болеешь?
Кап. Кап.
Он перевернулся на другой бок.
– Нужно поменять уплотнитель в старом кране.
Одеяло пахло сыростью, уши болели, шея затекла от твёрдости перьевой подушки.
Покрутившись какое-то время, он сполз с кровати. Втиснув ноги в старые тапки, прошаркал на кухню.
Стрелки циферблата старенького будильника, в свете уличного фонаря показывали двенадцать часов.
Он налил в алюминиевую кружку теплой воды из чайника, тут же сквозь зубы выплеснул её.
Резкая вспышка света ударила по глазам. Он зажмурился.
– Что сушняк замучал, Андрюша? Да ты рассольчика хлебани. Там, в холодильнике, – сочувствующе, по-мужски посоветовал дед. – Отцу твоему звонил. Сказал, что у меня заночуешь… Оболтус…
Одиннадцатое сентября.
Он на минуту застыл у окна спальни небоскрёба.
За окном, привычная его глазу идиллия-разноцветные блики отражений солнечного света в стекле архитектурных фасадов-башень близнецов.
Его пальцы касаются подбородка, скользят по царапине.
– Чёрт, не удачно побрился!
– Проспал! Телефон! Сплошное наитие…
– Какой-же я мудак, набрался вчера… Меня ждут в ВТЦ.
«Ты, не рекламное лицо компании, ты её жопа», – заявил пиар-менеджер гей Алекс, распахивая двери Феррари.
– Подброшу тебя до метро.
Дэн вышел на Чеймберс-стрит, увидел дым окутавший башни. Гул сирен перебивали истошные крики, стоящих на асфальте.
Вдоль стен, оседающих зданий, в свободном падении, молча летели люди.
– Наташа, просыпайся!
Сегодня я встаю быстро. Восьмое марта.
Мы поспешно выходим из дома.
На рынке тюльпаны, гиацинты и привозная мимоза.
Жёлтые бубушки засыпали прилавки и талый снег.
Воздух наполнен тонким ароматом зелени и раскрывшихся бутонов.
Гиацинты для любимой мамочки.
Верба для сестры.
Боковым зрением вижу, как отец кладёт в карман маленький букетик подснежников, – для меня.
И, конечно же, мимоза для бабушки.
Она не любит отца, но мимоза ей нравится.
Сюрприз!…
Раннее утро.
Дед Егор, закинув голову, сидит на завалинке.
Под нежными лучами солнца его обветренное лицо становится тёплым.
У его ног трётся кот.
– Ну что ты, Котофей! Всю ночь орал! Спать не давал! Всё по бабам…
– Хорошо тебе… А я, три раза за ночь во двор…
Анька ругается… Я бы, уже ведро у кровати поставил…
– Да нет, нет… Не ругаю я тебя…
– Меня вон бабка, тоже раньше называла Котом-мартовским…
Сегодня солнце греет по особенному.
Воздух кристально чист и лёгок.
Тёплый мартовский день, один из многих дней моего детства.
По старому, с проталинами подтаявшего снега асфальту, текут ручьи, соединяясь в широкий общий поток.
Мишка в резиновых сапогах большой палкой направляет забуксовавший бумажный кораблик.
– У меня отец на таком ходит. Мать рассказывала…
– Он капитан дальнего плавания, на Севере.
– Побежали!, – кричу я…
Я старше его, и знаю, его отец сидит в тюрьме…
Когда наши родители были на работе, мы частенько устраивали баталии на балконах наших пятиэтажных хрущёвок.
Игра заключалась в следующем: картошкой или луком, а тогда они стоили копейки, нужно было забросить овощ, на балкон к соседу, то-есть к подруге, при этом успеть увернуться от летящего корнеплода.
Весело до умопомрачения! Нас останавливали лишь пустые овощные ящики.
И вот я, пару лет назад, иду к подъезду своей многоэтажки, как вдруг мимо меня пролетает яблоко, падая перед носом, разбиваясь в пюре..
Я обомлела… По мне явно целились.
Как вдруг слышу:
– Ты что-кретин?! ЯБЛОКАМИ бросаешься? – орал дед своему внуку на восьмом этаже.
В тот день, наш поток праздновал вечер встречи выпускников медунивера.
С жёнами были в основном подкаблучники.
Разведённые сокурсницы, изрядно выпив, начали активно флиртовать с «одинокими» однокашниками…
Читать дальше