Наталья Волохина - Да какой там Апокалипсис

Замечательно всё было только у обезьян. Статус вожака после завладения игрушкой очень высоко поднялся, он ценным предметом умело воспользовался, башковитым оказался. Потыкать кнопочки дозволялось в качестве поощрения: умелым добытчикам пищи, отважным воинам – защитникам стаи, ну, и любимым самкам, само собой. Умирая своей смертью, в старости и почете, что редко среди вожаков встречается, передал он игрушку сыну – новому вожаку стаи. С тех пор этот обычай у обезьян сохранился.

А как же люди? А люди всё маются, горемычные. «Туристы» посовещались и решили новую игрушку сделать, что не так просто, игрушка – сложная штука.

Одному мальчику давно, в годы дефицита, подарили шапку из крашеной кошки. Мальчик не знал, что его шапка не из норки, а из бродячих Мусек. Он пришел в школу горды-ы-ый, а сын директора универмага его обсмеял и всё про кошек объяснил. Мальчик очень расстроился, на родителей обиделся сильно-сильно, прямо убил бы. Домой кинулся, но родичей убивать не стал, то ли не решился, то ли в детский дом не захотел. И тут ему на расстроенные глаза попался их кот Барсик.

–А!– закричал мальчик.– Из таких как ты, уродов, шапку сделали!

Схватил котика за хвост и треснул изо всех сил головой о стену. Тот вякнул и умер. Мальчик сначала испугался, что попадет ему, да и кота жалко, вроде привык к нему, а потом, как издевательства одноклассников припомнил, снова злобой вспыхнул, так, мол, ему и надо. Положил труп в портфель и вынес на помойку.

С тех пор шапку под норку он не надевал, в вязаной, из «Детского мира», ходил. Теплая шапочка и удобная. Он в ней две дырки вырезал. Зачем? А вот зачем. После уроков мальчик шёл не в кружок авиамоделирования, не в подворотню, где «Прима» и портвейн, а на пустырь. Там он разгибал отворот на шапке, натягивал её на лицо, так что прорези аккурат на глаза, и Фантомасом таился в щели между гаражами, предварительно разложив кусочки ливерной на видном месте. Вскоре появлялась осторожная, но очень голодная кошечка и накидывалась на колбасу, а мальчик на неё глупую. Он бедолагу пытал разными способами, шкуру сдирал и палил мстительно.

Вы думаете, дальше по сюжету мальчик вырос маньяком и стал на людей нападать? Не-е-е-т. Хотя, честно говоря, тянуло, особенно в трудные перестроечные годы, когда на каждом углу делали с человеками то, что он с кошечками. Не смог, не решился. Или психотравма маловата оказалась, или не свихнулся тогда еще окончательно. Но ранимая душа требовала выплеска страданий и нашла, таки, отдушину – живопись. Мальчик стал художником. Непонятым, разумеется. И вот, когда непонятость достигла апогея, когда толстый, сытый критик, сказал, что его картины – сплошная претензия, ну, в общем, «котик, крашеный под норку», мальчик не выдержал. Опять же, критика не убил, но поджег дверь картинной галереи, где его освистали и не приняли. Хорошо, сигнализация противопожарная в исправности была, так что мальчика просто полечили от нервного перенапряжения, да и отпустили аффективного на все четыре стороны. А зря. Но они ж про пустырь не знали.

Мальчик прямиком из психушки отправился на столичную площадь, снял с себя всю-всю одежду и стал всеми подвижными частями тела размахивать. А на улице холод собачий – зима, а на площади иностранцы – интересуются, про что он там машет. Ну, мальчик от обиды и холода кричать давай, что он не кот драный, а художник, а его тут не понимают, затирают, унижают. Иностранцы обрадовались, вот, говорят, творческую интеллигенцию обижают, надо защитить, и отвезли его к себе на родину. Они ж про котиков убиенных не знали.

Мальчик отогрелся, круассанами отъелся и пошел в галерею, картины свои предлагать. Ему там через переводчика объяснили про котика под норку, и он хотел убить переводчика, но не смог. Тогда отправился бедолага на ихнюю главную площадь, опять же разнагишался и давай махать. Но климат в Европах мягче, наготой никого не удивишь, это они у нас от вида гениталий на площади возбуждаются, а у себя никак не эррагируют, и не такое видали. Тогда мальчик забежал в ближайший хозяйственный бутик, стащил гвоздь с молотком и бегом обратно, на площадь. Там он сел удобненько, ножки раскинул и прибил свою мошонку прямо к пористой брусчатке. Некоторые туристы и журналисты его пофоткали да кушать пошли, а он остался сидеть нагой, голодный и прибитый. У них Таким в домах скорби обед и кровать не положены, всех Этаких кормить за государственный счет – казна разорится.