Наталия Осташева - Но свет в домиках горит

Вечер. Ресторан одного мебельного магазина. Кто-то уронил на пол мышь. Молодую, красивую, белую, с длинным ярлыком про стирку.

Маленький мальчик, семеня за маминой тележкой, замечает упавшую, поднимает, долго смотрит ей в глаза, оглядывается, встречается взглядом со мной, спрашивает, моя ли. Я мотаю головой, у меня пирог. Мальчик подходит к большому семейному столу, протискивается между отцом семейства и бабушкой, держа мышь на вытянутой руке, взгляд у него сосредоточенный и важный. Ребенка никто не замечает. У всех суп грибной из пакетика, утка, брокколи, кофе по жетону и фрикадельки с брусничным соусом и шведским флагом.

– Петя! – раздается обыкновенный крик матери, дети которой всегда ровно семенят за тележкой, а потом отвлекаются на солдат, пожар, баню, мышь, хотя, по ощущениям, продолжают семенить за тележкой, но потом оказывается, что их нет уже полчаса.

– Петя! – кричит мама на высоте в три Пети, потом замечает сына и направляется к нему.

– Петя, – в третий раз произносит мама, настигнув мальчика и схватив за петельку.

Мальчик делает три приставных шага влево и предпринимает последнюю попытку найти хозяина мыши. Протиснувшись между столом и тележкой с желтой сумкой, он трогает за локоть девушку лет двадцати. Она оборачивается, Пётр подносит животное прямо к её глазам и говорит ангельским голосом:

– Мысь.

Звуковая волна уносит шестнадцать фрикаделек в неизвестном направлении, в спину мыши вонзается зубочистка со шведским флагом. Неравнодушный Петя аккуратно кладет мышь на прежнее место, обводит мелком и возвращается к маме.

Никто её не ронял.

На фудкорте девушка подбегает к молодому человеку:

– Саша, Саша, дай мне денег!

– Ну нет, мы так не договаривались, – говорит Саша и тут же открывает бумажник.

– Я триста возьму. Хотя нет, пятьсот! – говорит девушка и убегает в сторону черных чебуреков.

– Чуду блэк! – выкрикивает королева прилавка.

– Лиза! Лиза! – кричит Саша девушке вслед.

Лиза вопросительно оглядывается.

– Лиза, помни, мы – бедные!

– Что-то конкретное ищете? – выплыла нарядным тральщиком из-под сыров и творогов уютная продавщица. На ее кармане вышито «Лиана».

Выходные на рынке – они больше про говорить, чем про купить. Хотя в итоге все покупают. Но насыщаются не этим.

– Сыр, – говорю, – ищу, – и добавляю, – наверно.

– Вы прибыли к месту назначения! – говорит королева сыров и раскрадывает теплые зимние щеки в самой сердечной улыбке.

– Только, – говорю, – не адыгейский, не вот это вот всё, а простой советский сыр. Почему-то, – говорю, – его хочется сейчас, так-то я адыгейский очень люблю.

– Сейчас я вам такой сыр покажу! – говорят прекрасные щеки. – Вы потом полгода ко мне ходить будете. Бежать даже будете за добавкой, а потом сыр кончится, потому что в мае я домой поеду.

– Ох, даже не знаю, – говорю я, а слюни уже текут.

– Но я вернусь! – продолжает дилер, вытирая огромный нож и доставая с прилавка сыр без ценника. – Вы главное прямо как на рынок войдёте, кричите: «Где Лиана!» А там уж я появлюсь.

– Договорились, – говорю, а сама жадно смотрю, как нож в сыр входит, и всё во мне сжимается.

– Вот, – подъезжает к моему носу нож с сыром на борту, – чур, пробовать.

Я пробую каждый карат этого тоненького, почти прозрачного кусочка, и когда последняя крошка исчезает во мне, уже наступает вечер.

Я говорю: «Божественно». И в этом нет ни грамма преувеличения.

– Удивила? – улыбается Лиана.

– Ожидала, – улыбаюсь я на ту же ширину.

Завтра опять пойду.

Взяла в магазине по дороге домой бутылку вина, потом подумала и добавила мерзавчик просеки на случай, если ничего не почувствую. Ну и ещё батон колбасы, сачок и кошачий наполнитель, чтоб всех запутать. Пробиваю это всё.

– Не пробивается, – говорит кассир Элеонора, указывая на вино.

– Как, – говорю, – не пробивается?? – и чуть не добавляю. – Блин!

– Его уже кто-то до вас купил, – говорит Элеонора.

Я моргаю, чтобы не заплакать. Даже не пытаюсь понять, как это может быть, чтобы кто-то купил до меня, и поэтому мне не могут продать и даже подарить.

– Пойдете менять? – понимающе уточняет женщина.

Я оцениваю новые три километра до винного отдела и решительно говорю:

– Нет.

Элеонора пробивает колбасу, мешок цемента и сачок – сосредоточенно и спокойно, будто это стандартный набор для одинокой девушки после работы. Но тут к ней по ленте подъезжает одинокий мерзавчик просеки, и королеву штрих-кодов пробивает на «хи-хи». Она смеётся сочно, глубоко, во всю грудь, похрюкивая на слабые доли.