Алексей Евстафьев - Страшные сказки

И принялся целовальник с королевной жить-поживать. Снова водочкой приторговывает, закусочкой. Музыкантами обзавёлся для ублажения эстетических вкусов. Кордебалета две штуки прикупил у заезжего француза. Вроде бы всё хорошо в жизни наладилось.

Бабе Яге подарочек прислал. Может, и не шибко дорогой, да ведь важен не подарок, а внимание.

Но вот однажды выходит он из кабака и видит, что у крыльца стоит седой-преседой старик. По сути говоря, старикашка.

– Откуда ты, дедушка, взялся у меня тута? – спрашивает. – Раньше тебя такого тута не было.

– Раньше не было, а теперь есть. – вдруг говорит старик, земно кланяясь. – Спасибо тебе, дитятко, ведь ты сюда на мне приехал.

– Как на тебе?

– А так. Похищен я был маленьким ребёночком в лесу этим подлюкой Лешим, оборотил он меня в коня, и всю жизнь я у него пробыл. Брёвна таскал по измороси, да овёс жрал. А вот пришёл ты, погубил Лешака, меня оседлал и сюда прискакал.

– Так чего ж ты сразу не сказал, что ты человек, а не конь? – спросил целовальник, а сам дивится такой ситуации, что ни в сказке сказать, ни пером описать.

– Раньше не мог. – говорит старикашка. – Раньше я стеснялся такого чистосердечного признания. А теперича мне всё равно вдруг стало. Теперича мне всё равно помирать. Так лучше я старичком помру на законном основании, нежели каким-то лешачьим конём. Спасибо тебе, дитятко.

– Да пожалуйста. Ты помирать-то здесь вознамерился или поближе к родным местам двинешься?

– Поближе к родным. – говорит. – Там ведь и берёзка должна расти, которую я ещё малюткой посадил. Хочется глянуть.

– Ну, глянь.

Ещё раз подивился целовальник этой нешуточной истории, накормил-напоил старика, да и отпустил помирать с Богом. Дал в дорогу котомку с хлебом и напутствовал добрым словом. Все мы люди на земле, и все помогать друг другу должны кто чем может.

Королевна-то опосля этому целовальнику детишек нарожала много-много, все они потом в ейном королевстве принцами стали, а она не захотела своего возлюбленного покидать, так и прожила с ним бок о бок до скончания дней своих. Ну и он тоже, конечно, помер. А что с тем стариком сталось – я не знаю.

Досюль играл один молодец с девицей три года без малого, колечки ей на именины дарил и целоваться лез, да замуж так и не взял. «Я, – говорит. – экспансивно не постигаю этих ваших официальных штучек, я человек простой и необязательный.» И выдали эту девицу за другого молодца. Она жила с мужем три года, выла по ночам в платочек, сжатый в кулак, да делать нечего. Потом сделалась нездорова, стала у ней глотка больна. Потом её похоронили – поскольку она померла.

Все похоронные строгости справили по правилам, мужа от гроба еле оттащили, а детей у покойницы не было. Потом за столом погоревали малость и разошлись по домам – вроде в этом деле ничего интересного не намечалось. Вроде всё как обычно.

Вот она и жила в могилке шесть недель, каким-то неизъяснимым образом. Даже здоровьем поправилась и вылезла ночью наверх, чтоб глянуть, как да чего. Видит, что мир вокруг трепещет разными нарядами и кропотливой сущностью. И пошла к своему мужу.

А муж её из окошка увидел и не пустил в дом, говорит:

– Зачем же мне с тобой, покойницей, жить в супружеском согласии, если я пужлив чрезвычайно?.. Ступай-ка прочь.

Пришла она к родным отцу и матери, постучалась. А отец с матерью не поторопились её к себе запускать, в ночное время.

– Кто это там? – говорят. – Мы никого не звали.

– Да это дочка ваша, – говорит. – которая давеча померла. Вот, пришла в гости.

А эти спросонок не понимают ничего. Как же может дочка в гости проситься, ежели её гробик гвоздиками заколочен, а могилка аккуратно закопана?..

– Кто это? – спрашивают. – Не балуйте по ночам, девушка, а то милицию вызовем.

Пришла она сама к милиции, а та и вовсе в своём учреждении заперлась и видеть никого не желает.

– Чем поклянёшься, – говорит. – что ты та самая покойница, которую мы шесть недель назад хоронили?

– Зуб даю! – говорит.

– А здоровьем матери поклянёшься? – спрашивает.

– Чьей матери?

– Да твоей матери, той самой, к которой ты давеча в дверь постучала, а она не отперла.

– Ну, – говорит. – клянусь здоровьем своей матери.

– Даже если мы попросим поклясться, что у твоей матери голову отрежут, если ты поклянёшься и соврёшь, то ты и тогда поклянёшься?..

– Это, – говорит. – вы побаловаться со мной решили, а мне не до смеху.