Акоп Паронян - Высокочтимые попрошайки

– Что это ты, братец, задумал? Я ведь тебе никакого зла не сделал. Чего ты ко мне привязался? Ступай скажи все эти слова тому, кто тебя обидел.

– Да, человечество мучалось, его безжалостно угнетали, и оно не ведало, куда идти и кому жаловаться…

– Помилуй меня, господи, – сказал сам себе Абисогом-ага. Конечно, я мигом бы сбросил его со стола, но боюсь: а вдруг вытащит, разбойник, из-за пазухи револьвер – и пальнёт, слишком уж сердито он речь держит.

– И только тогда, – продолжал вития, – когда науке удалось взять верх над суеверием, а свету – над тьмой, а перу – над мечом, а любви – над злобой, а грядущему – над минувшим… только тогда, говорю я, только тогда все мы поняли, что слова «человечество», «нация», «родина» существуют не для словарей, а являются словами, которые должны быть навечно вписаны в мозг и в сердце каждого смертного…

– Умоляю тебя, братец, слезь со стола, внизу вот и расскажешь, отчего у тебя душа не на месте.

Молодой человек говорил без пауз и при этом дрожал и трясся гак, что Абисогом-ага нет-нет и замирал от страха: ну, как грохнется лампа со стола и разобьётся? И, более не желая терпеть самозванного оратора, он вскинул голову и изо всей мочи закричал:

– Спустись сейчас же!

– Умоляю вас, не гневайтесь на меня.

– Спустись, или я!..

– Ах, не делайте больно человеку, чьё сердце принадлежит нации.

– Коли хочешь сказать мне что, слезь, пожалуйста, сядь но человечески рядом, ну и толкуй своё.

– Умоляю, дозвольте мне закончить… Ах, вы не знаете, как я волнуюсь, когда произношу монологи!

– Слезь!

Оратор наконец спрыгивает со своей трибуны и садится на стул.

– Так… А теперь, признайся, пожалуйста, зачем ты пришёл? – спрашивает Абисогом-ага в раздражении.

– Умоляю, не злитесь.

– Чего ты хочешь? Ну, слушаю.

– Не обходитесь со мной так грубо, мне очень грустно, сейчас я за…заплАчу.

И действительно, оратор ударяется в слёзы.

– Почему ты плачешь, братец?

– Да потому, что ваш покорный слуга – литератор, и он страстно желает служить своей нации, а эта нация платит своим литераторам неблагодарностью.

– Но виноват же не я…

– Вы правы, не вы тому виною, но… У меня есть стихотворения, которые я посвятил родине… Прелестные куски… заветные строки, где воображение, вдохновение, страсть, огонь и пламя так и рвутся в небо.

– А что, это плохо? Ты поэтому плачешь?

– Наша нация, всемилостивейший мой, не знает цены моим стихотворениям; за ребячество, видите ли, их почитает, и потому наш брат-стихотворец обречён голодать.

– Но причём тут я?

– Умоляю, будьте со мной ласковы.

– Но чем я могу помочь тебе?

– Я хотел попросить…

– Проси скорей.

– Не кричите же на меня, ради бога, вот опять заплачу.

И стихотворец снова расплакался.

– Господи, пошли мне терпение, – взмолился Абисогом-ага.

– Я пришёл попросить… я прошу помочь… чтоб моя только что произнесённая речь была напечатана.

– Так напечатай! Кто тебя держит?

– Я прошу, ваше степенство, оплатить издание этой речи и… некоторых других моих сочинений.

– Не понимаю. Почему за твои речи должен платить я? Слыхано ли дело, чтобы один печатал ради своей выгоды книги, а деньги за это платил другой?!

– Умоляю, поймите!.. Душа моя и так уязвлена… Не наносите ей новую рану.

– Я никого не хочу ранить, оставь меня, братец, прямо беда мне с тобой.

– Знаете ли вы, как тяжело литератору слушать такие слова?!

– Не знаю. И знать не хочу.

– Сердце поэта весьма чувствительно, порой даже одно неосторожное слово может ранить его… У меня есть стихотворение, написанное на эту тему, послушайте вот…

– Некогда мне, мил-человек, слушать твои куплеты.

– Умоляю вас, не относитесь так холодно к моим стихотворениям. Творение, которое вы не хотите слушать, я создавал два месяца, и всякое невнимание к нему оскорбляет моё достоинство… Не говорите же о моём созданье ничего дурного, позвольте мне прочесть его вам…

– Я приехал сюда не для этого.

– Хорошо… тогда займёмся одной моей трагедией.

– Не хочу. Я кушать хочу, я не обедал.

– Хорошо, тогда я произнесу слово о еде.

– У меня нет времени.

– Умоляю, впредь никогда не говорите «у меня нет времени». Нет ничего более обидного для автора, возымевшего желание прочитать кому-нибудь свой собственный труд. Прошу вас, относитесь к авторам сочувственно.

– Хочешь сесть мне на шею?

– Не смейтесь надо мной. Зачем же мне на вашей шее сидеть?