Людмила Гущина - Чертова дюжина страшилок

Рядом сгорбленная старушка лихорадочно запихивала в беззубый рот чебурек за чебуреком, не жуя. Она кидала их в рот, как дрова в топку паровоза, не останавливаясь ни на минуту. Её пакет стремительно пустел, и она уже открывала другой.

Двое военных методично жевали леденцы. По одной конфетке синхронно доставали из планшетов, закрывали планшеты так, как будто везли какую-то военную тайну, и она могла выпрыгнуть оттуда. Дожевав леденец, складывали в планшет фантик, и всё повторяли сначала.

Весь пассажирский состав самолёта поглощал еду так, как будто от скорости поедания и количества съеденного зависела удачная посадка. Женщина кормила детей котлетами. Они сопротивлялись, смеялись, бросались котлетами. Она доставала новые и новые порции, ныряя вниз под сиденье. Жевали все, и все на скорость. Молча, яростно, фанатично. Только детишки не вписывались в общую истерию.

Думай о житейском, думай!

Вспомнились книги, от которых в свое время не могла оторваться. На ум пришло только сравнение с «Пышкой» Ги де Мопассана. Обед в дилижансе. Запасы продуктов, поглощение, насыщение, пожирание. Буду думать о книгах. На ум приходит: «Ешь ананасы, рябчиков жуй, день твой последний приходит…».

О нет. Я вздохнула и машинально взялась за сливы. Вначале вытирала каждую носовым платком, а потом они стали просто исчезать из ведра.

Думай о житейском, думай!

Как доем все сливы, так выйдет шасси. Ну, быстрей, быстрей!

Вокруг шелестело, шуршало, пахло, чавкало и хрустело. Насыщения, похоже, ни у кого не было. Мой организм никак не реагировал на всеобщий голод. Вышла стюардесса. Не бледная, не красная. Обычная. Попросила обложиться мягкими вещами. Возможна посадка.

Когда я доела белые сливы, настала очередь тёрна. Его глотала уже с косточками. Быстрей, быстрей. И неожиданно самолёт дёрнулся, наверно, выпустил всё, что было положено выпустить, затрясся и встал. Все продолжали есть.

Прошло ещё какое-то время. Вежливая, абсолютно спокойная стюардесса пригласила всех на выход. Пожелала всем дальнейшего счастливого пути и с достоинством удалилась. Все продолжали есть. Экипаж не выходил. Возможно, в кабине тоже заедали стресс. А может, мы летели только со стюардессой, похожей на робота?

На ватных ногах, не толкаясь и уступая друг другу очередь, спускались по откуда-то появившемуся трапу. Сидя, как на детской горке. Трап был аварийный, узкий, грязный наощупь и какой-то резиново-клеёнчатый, короткий. Внизу ждали какие-то люди. Подхватывали под руки, ставили на ноги, провожали всех до автобуса. Представители милиции наблюдали, заложив руки за спину и маршируя вдоль трапа. Осмысливали донесение о нестандартной ситуации? Потом нас долго пересчитывали по головам и по билетам. У кого-то билетов не оказалось. Съели?

Вокзал. Все пассажиры бросились в туалет, как по команде. Женский был закрыт на уборку, все набились в мужской. Напрасно выкрикивала туалетная кассирша, что вначале платим, а потом услуги, напрасно дёргала ручки в кабинках. Испуг и стресс искали выход. Мне показалось, что прошло несколько часов.

Самолёт кружил в небе всего полчаса. Встречающим объявили, что самолёт задерживается по метеоусловиям. Они не волновались. Появившиеся на лётном поле машины скорой помощи, пожарные, милиция с мигалками и воющими сиренами никого не заинтересовали.

Дома обнаружился сплошной синяк на нижней части тела. Может, трап был не такой уж надувной и не такой уж резиновый. Желудочно-кишечным трактом мне пришлось основательно заниматься. Я думаю, что и другим пассажирам этого рейса тоже.

К сливам я отношусь хорошо. Сливовое повидло, а также бабушкин «спотыкач» — это вещь. Самолётами летаю, только продукты с собой в салон больше не беру. На всякий непредвиденный случай.

Если встречаю фанатично жующих людей, думаю: «А может, они летели со мной тем рейсом, и теперь этот страх, страх не успеть доесть, остался в крови?»

И ещё, спасибо, мой ангел, что ты оказался в нужное время в нужном месте и распростёр надо мной свои крылья.

Думай о житейском, думай…

Этот год был ознаменован небывалым воровством шапок. Казалось, воруют все и вся, не исключая грудных младенцев и немощных стариков.