Людмила Гущина - Чертова дюжина страшилок

И вот расчёт. К дележу зарплаты подошли романтично и глупо. Каждый взял аванс. Остальные деньги в «общий котёл». Его роль выполняла клеёнчатая сумка, которую я таскала целый день за собой, даже на прощальный пляж. После приезда всего отряда надо «общак» поделить. Взяты все вещи в камере хранения, сданы все деповские. Последняя ночь в вагончике на краю территории депо. Без матрацев, на голых полках. Занавески с окон тоже сданы. Полная луна заглядывает в окна. Покой, сон перед дорогой, радость встреч. Дома не были три месяца. Спи глазок, спи другой.

Под головой у меня клеёнчатая сумка, полная хрустящих денег. Мешает спать. Да ещё шикарное атласное платье, в котором сплю, невозможно блестит в лунном свете. Мешает спать. Кто-то ещё и тянет меня за платье. Мешает спать.

— Отстань, козёл, — забормотала я со сна привидевшемуся козлу.

Козлов оказалось несколько. Весь вагон спал, закрывшись на все задвижки в плацкартном вагоне, как спят, видимо, безгрешные младенцы. «Вороватые умельцы» открыли отмычками двери, тихо колыхаясь, как приведения, выставили весь имеющийся в вагоне багаж ничего не подозревающих спящих гражданок. И если бы не моё блестящее платье, которое привлекло внимание какого-то козла, нас бы обнесли дочиста. Вместе с кассой.

Мой крик разбудил всех спящих. Те, у кого нервы были покрепче, легли досыпать, узнав, что касса цела. Что теперь поделаешь, хоть выспимся. Остальные хотели видеть милицию. Мнения разделились: идти сейчас или дождаться утра.

Молодость беспечна и глупа. Пошли вдвоём, а третьей была денежная сумка. За составами, стоящими на приколе в депо, что-то шуршало, стучало и грюкало. Крались, метались какие-то тени, и, думаю, решалась наша судьба. От страха заледенела спина и вспотели ладони. Мы запели «Смело, товарищи, в ногу. Духом окрепнем в борьбе».

Бог миловал. Вот и вокзал. Дошли до родных защитников. Опросили. Допросили. До утра просидели вдвоём на одном стуле и в тысячный раз описывали приметы неуловимых невидимых преступников.

Днём милиционер кавказской национальности предложил мне руку и сердце. Он любил «такой отчаянный русский девушка, что просто дурочка».

Клеёнчатая сумка валялась у нас в ногах и, переглянувшись, мы обе решили о ней и её содержимом смолчать. Такую сумму любому захочется оставить себе как вещественное доказательство. Неучтённое.

Повестку для дальнейшей беседы в милиции мне выписали и на следующий день. Отъезд отряда состоялся без багажа, но с деньгами. Улов грабителей был неплох, но мог быть и больше. А бравый милиционер срочно привёз с гор своего дедушку аксакала. Сватать. Дедушка был в папахе, без кинжала. Поднимал руки, восклицая ломано и гортанно: «Вах, какой смелый девушка, какой толстый хороший девушка».

Всё милицейское руководство обещало найти преступников, поймать, заковать, засудить, отправить по этапу. И даже на эшафот. Но мне надо было ежедневно приходить за информацией к кавказскому моему защитнику. Утром, в обед и вечером. Я обещала. Но не выполнила обещания и позорно сбежала. Взошла моя счастливая звезда…

Это была моя вторая беременность. Первая закончилась неудачно, и со второй меня положили на сохранение в городской родильный дом. Моя медицина меня бережёт.

В палате уже лежало шесть человек. Пятеро беременных и одна старушка божий одуванчик. В силу возраста она находилась на особом счету. Девочки приносили ей обед в палату, делились банными принадлежностями. Её опекала старшая медсестра Анфиса.

Бабуля утром и в обед молилась солнышку и весь оставшийся от молитв день причитала: «Ой, колет, режет, щиплет». Она жила на кордоне. Муж был егерем и семнадцать лет как помер. И Анфиса, яростная грибница, свой ежегодный отпуск проводила у неё.

Бабулька ходила в белой вышитой косынке, надвинутой на лоб. Виднелся только нос, да из-под халата выглядывали костлявые конечности. Она была похожа и на Бабу-ягу, и на какую-то истеричную кликушу одновременно.

Меня почему-то невзлюбила сразу и, проходя мимо моей кровати, выкрикивала какие-то странные приветствия. Мне было некомфортно находиться с ней в одной палате. Тем более что Анфиса в выходной день, в силу своего характера, выполняла роль и главного врача родильного дома, и жандарма. «Если не нравится в палате кому, быстро выпишу, чтобы тут морды не кривили».