Алексей Розенберг - Куншт-камера. Зал первый

Так что, как видите, задача у Дмитрия Олеговича была не из легких. Поэтому в какой-то момент он чертовски устал от взрывающихся лягушек и убегающих шишек, и прилег передохнуть под елку. Во всяком случае, ему так показалось, что эта была елка. Но поскольку во сне нельзя быть ни в чем уверенным, то и елка на деле оказалась вовсе не елкой, а хитроумно замаскировавшейся шишкой.

И как только Дмитрий Олегович закимарил, эта шишка как следует опершись на две ноги, скривила умопомрачительную рожу и, что было сил, прихлопнула Дмитрия Олеговича третьей ногой.

Дмитрий Олегович издал невнятное «ква» и, лопнув во сне, умер наяву. Но не из-за сна, а от того, что ему на голову упала пудовая гиря, которую он зачем-то хранил на книжной полке, висевшей над изголовьем кровати.

История, конечно, глупая, но один вывод из нее вынести все же можно: быть раздавленным во сне шишкой – это к пудовой гире.

Первый раз Иван Гершевич вздрогнул, когда за окном что-то ухнуло и заорало котом.

Второй раз, когда он запивал «первый раз» хорошей стопкой водки.

Третий раз Иван Гершевич вздрогнул, когда позвонили в дверь.

Четвертый, когда он запивал «третий раз».

На пятый, когда Иван Гершевич решил не делать паузу после четвертого вздрагивания.

В шестой раз он вздрогнул от того, что в дверь снова позвонили, и при этом зазвонил телефон.

Так что Ивану Гершевичу пришлось вздрогнуть и седьмой раз, поминая шестое вздрагивание.

Ну, а восьмой раз Иван Гершевич вздрогнул уже по собственному почину.

Сердчишко не выдержало таких нервов.

Да и шутка ли?

Было как-то Петру Евгеньевичу, пока тот восседал в уборной, размышляя над глобальными проблемами человечества, видение, будто явился ему покойный Павел Фомич, в одном исподнем и слегка потрепанного вида, как, в общем-то, и полагается покойнику.

Явился, и стоит теперь перед Петром Евгеньевичем, потрясая своей огромной бородой и грозя кривым желтым пальцем, и о чем-то беззвучно вещает. При этом взгляд у Павла Фомича настолько грозен, что Петр Евгеньевич невольно подумал, что случись такому видению привидеться в ином месте, то до уборной он, пожалуй, ни за что не добежал бы.

И вот, значит, бледный Петр Евгеньевич скучно сидит, а зеленоватый Павел Фомич беззвучно вещает. А о чем – совершенно неясно, так как Петр Евгеньевич по губам читать отродясь не умел. А Павел Фомич видит, что тот ни черта не понимает, и оттого еще сильнее сверкает грозным взглядом и отчаянно жестикулирует. Наконец, ему надоело такое недопонимание, и он топнул ногой, хлопнул в ладоши и взрывом разлетелся в воздухе, опалив Петру Евгеньевичу брови.

С тех самых пор, после того как Петра Евгеньевича выписали из больницы, он ходил в уборную только при открытых дверях, имея при себе огнетушитель, резиновую шапочку и железную кочергу.

Правда, Павел Фомич более ему не являлся.

– Тут ведь как? – Клюшкин откусил плавник у селедки и задумчиво его разжевал. – Если, скажем, вы решитесь, то нам вообще в жизни счастья не видать. А с другой стороны, если вы откажетесь, то и в этом случае ничего хорошего ждать не приходится.

Мария Сергеевна со страхом смотрела, как Клюшкин откусил у селедки голову, и когда тот принялся ее разжевывать, содрогнулась от отвращения.

– А вы не стройте из себя королеву тут! – Клюшкин тыкнул в сторону Марии Сергеевны грязным жирным пальцем, – Видали мы таких королев! Вот давеча, была одна… Да вы ее знаете – Серафима Петровна! Так вот тоже строила из себя невесть что! И что теперь? Где она? А нигде – другим теперь рожи корчит! Будет знать, как перед таким видным мужчиной выкобениваться…

Клюшкин долго отрыгнул перегаром с селедочным запахом, после чего обтер руки об рваную тельняшку, почесал грязным пальцем волосатое пузо, сквозь дыру на пупке, и, чему-то усмехнувшись, зачадил недельным окурком.

– Так что, как видите, я с вами предельно откровенен, Мария Сергеевна. Жених я, конечно, видный и на зависть, но характер у меня, сами понимаете, не сахар. Так что…

Клюшкин затушил об стол окурок, задумчиво почесал селедочным хребтом голову, отправил этот хребет в рот и, слюняво жуя, посмотрел на трепещущую Марию Сергеевну:

– Так что, либо решайтесь, но тогда и меня принимайте таким, какой я есть, хоть это и не принесет нам обоим счастья. Или не решайтесь и проваливайте к чертовой бабушке. Но в этом случае хуже всего будет вам, когда осознаете, какого драгоценного человека вы навсегда прохлопали!