Анатолий Шерстобитов - Ссан-ПИВОБУРГ

– Например! – Галя Матья в предвкушении несомненного лакомства потерла ладошки.

– Например: Исповедь перно-звезды Мандонны из-под дрист-жопея Пурген-Заде… Или, Монологи Мадам Вошки, автор, Дарья Усралова. Дошлая журналистка, утомив читателя и устав сама от гинекологических откровений кому, когда, где и как давала, обрела способность обращаться в ползучее, кровососущее насекомое, жительницу лобковых зарослей и поставляет теперь компромат на пригревшую ее особь, ну очень-очень знаменитую и процветающую…

– Не на Иришу Хукомнадо?..Недурно! Мадам Вошка! Мандавошка! – Галя Матья рассмеялась. – Ну, ты Ванька и шельма… – Ванек ей нравился с поры, когда еще учились в параллельных классах, но, увы, пути их давно разошлись. Как-то раз, после праздничной пьянки, они нечаянно оказались в одной постели, но это не изменило уровня их дружеских отношений, все пошло по-прежнему. – Слушай, Ванюш, придумай заголовки дуплетные свои фирменные, позабористее, вот к этой паре материалов.

– Самое забористое слово на две трети из латыни, а остальная буква «й», – пошутил Ванек и вчитался минут на пять в распечатки. Поправил кое-что карандашом и написал на одном: «Напущение напыщения», в другом материале исправил рубрику «Из зала суда» на «Оглушение оглашением».

– А заголовок пойдет, неплохой, хотя попробуй «Суд ушел. Сесть!»… Я побег, Галинка, – приобнял и чмокнул в щеку шаловливо, – что всегда симптоматично, мне ты дюже симпатична, покедова, дружок… Прошвыр у нас ноне с Куяном презанятный…

– От Советского Информбюро!..– забасил Ванек, открывая дверь гаража.

– Да не сплю, не сплю, мудилка, – сел на кушетке Куян, – так просто, прилег чуточки, что-то спина загудела, – но позевнул шельма пресладко и потянулся с выщелками.

– Расчехлять ключик на пятнадцать?

– А не тряхнуть ли нам стариной?..

– Ум-мм! – застонали синхронно, опустошая стаканы с пузырчатой.

– Нектар, бальза-ам, аа-амбра!

– Ляпота-аа!

– Не-е, дядь Миш, надо патентовать напиток, уж очень своеобразен.

– Все дело в дрожжах! – поднял палец Куян нравоучительно, – на родовом хмелю, Степановна жизнь положила, чтобы это постигнуть.

– Не хуже шампанского играет, а пьется-то как легко, а ведь крепостью градусов шесть-восемь, не больше, да, дядь Миш?

– Околь того…

– А она не ворожит при изготовлении закваски Степановна-то твоя?

– Она, Ванятка, надо всем ворожит, что для меня да детей-внуков делает, обмаливает, обласкивает руками своими волшебными, глазами и голосом. У нее руки, не поверишь, хворобу любую из меня вытягивают, что из поясницы, что из головы. Погладит эдак невесомо, пошепчет как ребенку, что-то вроде, с гуся вода, а с Мишеньки худоба, и я как водой живой спрыснутый. А какие хлеба она испекает, Ваня, царские хлеба, распред-твою аммонал!

– Да уж вкушал, дядь Миш, смаковал, знатные хлеба!

– А ведь шесть сестер имеет миланья, одну другой рукоделистее, хлеба они тоже упекают загляденье, а завяжи мне глаза, я, наощупь, по духу хлебушек Степановны узнаю… Такая вот она у меня раскудесница, одно слово, прр-ревыше всего!

– Кончается бак-то, – вздохнул Ванек, – надо заяву ей подгонять, челобитничать.

– Надо, – кивнул Куян и блаженно прижмурился, – она уж и сама недавно пытала, нет ли у нас нужды, сулится этот раз спроворить в закваску добавку какую-то из богородской травы, зверобоя, корешков хрена, не упомнишь всего, что говорила, бесы и болячки, говорит, вас с Ваняткой вообще стороной обходить станут…

Понесло родимого, улыбнулся Ванек, о своей Пр-ревышевсего, Степановне ненаглядной, Куян мог говорить сутки напролет. Прожили вместе они уже сорок семь лет, нажили семь девчат. Сына так и не получилось и оттого он сильно тянулся к Шпуру, ублажал как мог, ластился неуклюже. Как заключал Ванек, на примере этой и многих прочих пар, какие он наблюдал до этого, можно достаточно уверенно предсказывать, какого пола будут дети в семьях. Если мужчина влюблен безоглядно, перевешивает своим чувством чувство жены, то есть довлеет женское начало, то будут девочки. И наоборот.

Бывая часто дома у Куяна, Ванек каждый раз ошеломленно чувствовал, что попадал в какое-то иное силовое поле межличностных отношений, каждая молекула стен, воздуха этого убогого крохотного домишки с одним оконцем на улицу дышали добром и любовью. Подавленность и прочая пасмурность души в этих стенах вскоре исчезали, восстанавливалось душевное равновесие, а вскоре приходило какое-то тихое необъяснимое ликование, радость, нарастающее желание вперегонки со всеми делать что-то доброе и полезное окружающим. Именно так они, Куян и Степановна, жили всегда, вперегонки упрежая, делали друг другу посильное добро. Ванек любовался на них, внешне совсем-совсем непритязательных, даже, по большому счету, и не особо симпатичных, некрасивых, но они заставляли любоваться на себя, высвечивая и отдаляя все эти пустяки немеркнущей зорькой их взаимной любви. Ванек любовался на них и вздыхал не без зависти – у него не так давно развалилась семья, где климат отношений в последнее время царил престервозный.