Вожди 4 рейха, или Как pазмножаются Мюллеpы

Штирлица по фамилии Дрищ сказал, что если Борман не

прекратит совращать его жену Дуську, то он, Дрищ, Борману

по морде даст. Борман обиделся и протянул напротив

дрищевской квартиры несколько веревочек, но петь

перестал. Вскоре появился Штирлиц в сапогах, густо

измазанных грязью.

-- Где тебя носит ? - угрюмо спросил Штирлиц, снимая

сапоги об косяк двери. Фикус обреченно скорчился в своей

кадке. Борман замялся и стал пороть всякую чушь. Штирлиц,

не слушая его, налил себе водки и выпил. Налил еще и

выпил опять. Изрядно подобрев, Штирлиц сел в кресло,

мягким жестом вытащил из-под себя пустую бутылку и

сказал:

-- Молодец. Пей, - и налил партайгеноссе стакан водки.

Борман не стал ждать, пока его будут упрашивать. Он

отхлебнул водки и закусил бутербродом с тушенкой.

-- А где ты был ? - спросил он Штирлица, пережевывая

хрящи, в обилии содержащиеся в тушенке.

-- В нашем русском Гестапо, - сказал Штирлиц.

-- О ! - восторженно сказал Борман, вспоминая столь

милое своему сердцу заведение на своей родине.

-- Там шпионов пытают, - продолжил Штирлиц.

Борман смутился и притих.

-- И врагов народа - тоже пытают ? - спросил он

приглушенным голосом.

-- Тоже, - сказал Штирлиц, - И даже по празникам.

-- Во ! - гордо сказал Борман, выпячивая дряблую грудь.

-- Кстати, о птичках, тушенке и врагах народа... -

сказал Штирлиц довольно грозно. Такой тон Борману не

нравился - он грозил битьем кастетом по голове. Штирлиц,

заметя его смущение, продолжал.

-- Считай, сколько в Бразилии мы погрузили в ящик

народу: Гиммлер - одна штука, Геббельс - одна штука,

Фюрер с дамой - две штуки, ой...

Несмотря на близость родины, при упоминании дамы

фюрера Штирлица начало неукротимо рвать на родину, то

есть теперь на свои собрания сочинения.

-- Шелленберг - одна штука, - подсказал Борман, чтобы

отвлечь Штирлица от неприятных воспоминаний.

-- Да, - сказал Штирлиц, - Еще Холтофф, Айсман и Мюллер.

Да, и еще Кальтенбрунер ! Итого - считай, тунеядец, -

девять штук.

Борман скромно потупил глазки. Мюллер по воле его

мелкой пакости до сих пор, наверно, строил песочницы в

джунглях, если не съели крокодилы.

-- А в Москву, - прервал его гнусные мысли Штирлиц, -

прилетело не девять человек, а восемь и еще какой-то

зеленый мужик.

Борман хихикнул - шутка опять-таки удалась.

-- Вот ты ржешь, противная морда, - вполне миролюбиво

сказал Штирлиц, - А этот мужик на Лубянке трех охранников

съел. Он, оказывается, в джунглях крокодилом работал.

Борман радовался, как ребенок, держась за живот и

потирая короткие волосатые руки.

-- Хватит ржать, - сказал Штирлиц, которому тоже

становилось смешно от принятого спиртного. - Куда,

вражеская морда, Мюллера дел ? Моего, понимаешь, друга

детства.

-- Ой, не бей меня, Штирлиц, - попросил Борман, с трудом

уворачиваясь от вытащенного кастета, - Никуда твой Мюллер

не денется, бегает, наверно, в джунглях...

-- Нехороший ты человек, - сказал Штирлиц, дохнув

Борману перегаром в лицо. - Завтра мы вылетаем в

Бразилию.

-- В ка-акую Бразилию ? - испуганно спросил Борман,

поднимаясь с пола.

-- В та-акую, - передразнил его Штирлиц. - Этот

пакостник Мюллер в Бразилии Рейх открыл и фюрером стал.

Нахал. - довольный, что он умеет говорить в рифму,

Штирлиц высморкался в газету "Гудок" и сел в кресло.

Борман сидел на полу и понемногу злился. Ему

совершенно не светила перспектива провести лучшие годы

своей жизни ( Борман всегда считал себя очень молодым ) в

какой-то захолустной Бразилии. Но против Штирлица идти

было опасно. Борман успокоился и достал из холодильника

пакет молока.

На следующий день рано утром Штирлиц, привязав Бормана

к креслу в кукурузнике ( чтобы не сбежал и не выпал ),

залил побольше горючего и завел старую дребезжащую

телегу. Борман застучал зубами. Он не боялся летать

самолетами ЛюфтВаффе, но умение Штирлица водить самолет

приводило его в трепет. Он слышал, что русские шпионы,

если их сбивают, почему-то очень любят не выбрасываться с

парашютом, а врезаться на большой скорости в составы с

вражеским продовольствием или вооружением. Тем более,

Бормана привязали, и он не знал, что взбредет Штирлицу в

голову. Но Штирлиц не собирался делать так, чтобы его

сбивали или падать в продовольствие. Это было вне

компетенции русского разведчика.

Полет осложнялся. В первый же день партайгеноссе