Вожди 4 рейха, или Как pазмножаются Мюллеpы

толстый живот в засаленном черном мундире.

Внезапно из кустов показался один из оперов. Ему

чего-то сильно захотелось. Он рысцой подбежал к одной из

ловушек Бормана и остановился, приплясывая на месте.

-- Ну ! - довольно громко попросил Борман, с надеждой

вглядывась в возможную жертву. Жертва не торопилась.

Наконец Борман не вытерпел и поднял голову повыше.

Опытный, как крокодил по неграм, опер живо его заметил.

Он быстро упал на землю, и Борман потерял его из виду.

-- Черт... - разочарованно пробормотал партайгеноссе.

Тем временем опер, ловко огибая все его веревочки и

ямы, приполз с совершенно другой стороны и, увидев

Бормана, сильно испугался. Не менее сильно испугался и

сам Борман, когда сзади него раздался истерический визг.

С быстротой дикой кошки ( тигра ) он забрался на самое

высокое дерево и сел там на самой длинной ветке,

слабо покачиваясь от легкого утреннего ветерка.

Опер перестал визжать, поднял голову и стал

рассматривать Бормана. Его сильно смущала его нацистская

форма одежды.

"Странный он какой-то ", - подумал опер и сделал шаг

вперед, чтобы получше рассмотреть Бормана. Тот с

удовлетворением потер руки. Опер не успел даже крикнуть

мама, как оказался на дне весьма глубокой ямы с отвесными

краями. Борман ухитрялся копать такие ямы совершенно

бесшумно, а также вылезать из них без каких-либо сложных

приспособлений. Борман еще раз радостно потер руки и стал

спускаться вниз. Он ловко перешагнул подряд шесть своих

веревочек и заглянул в яму.

-- Не холодно ? - ласково спросил он сидящего на гвоздях

опера с идиотским выражением на лице.

-- Не-а, - радостно ответил опер, принимая ласку Бормана

за чистую монету.

-- А не сыро ? - спросил партайгеноссе, расплываясь в

улыбке.

-- Да нет, хорошо, - сказал опер, вытаскивая колючки,

булавки и гвозди.

-- Это плохо, - сказал Борман, живо меняя выражение на

лице. - Ну ничего, месяц посидишь, будет хорошо, то есть

плохо. Ну ладно, ты понял. Я пошел.

Вставший рано утром Штирлиц произвел отрыжку, от

которой упала с насеста и уронила яйцо курица, и стал

искать, чем бы опохмелиться. Деревенский самогон ему уже

не шел ни в одно место, а больше ничего в деревне

Замухлюевке не было, разве только керосин.

-- Кому бы в морду дать ? - мрачно вслух подумал

Штирлиц. Желающих не было. Штирлиц сполз в канаву и стал

одевать сапоги. Поросенок перевернулся на другой бок и

блаженно захрюкал.

Спотыкаясь и матерясь, Штирлиц добрался до дома и

попытался взойти на крыльцо.

-- Черт, ну почему так ходить неудобно ? - ругнулся

Штирлиц, тупо разглядывая надпись на двери "Borman &

Shtirlitz GmbH". Бормана рядом не было и некому было

сказать русскому разведчику, что он надел левый сапог на

правую ногу, а правый, соответственно, забыл в канаве.

Штирлиц яростно снял единственный сапог и запустил его в

курятник. Птицы дико заорали и разлетелись. Местный петух

подлетел к внезапно разогнавшему весь его гарем сапогу и,

склонив голову набок, долго его разглядывал. Клюнув пару

раз неизвестного зверя, петух успокоился.

Штирлиц тем временем упорно дергал кран умывальника,

приняв его за ручку двери, и думал, почему раньше он

открывал дверь - не было мокро, а теперь - мокро. Вскоре

в умывальнике кончилась жидкость. Штирлиц с

удовлетворением оторвал кран и стал думать, почему дверь

так и не открылась. Появился Борман с разодранным

мундиром. Он хотел оспорить приоретет на право

поиздеваться над операми. Его соперником был

небезысвестный медведь, решивший подкрепиться.

-- Ну кому бы по морде дать ? - вслух спросил Штирлиц,

искоса поглядывая на Бормана.

-- Там ! - сказал Борман, показывая в сторону пруда и

отскакивая на почтительное расстояние.

-- Понял, - сказал Штирлиц, мучительно вспоминая, куда

же он дел вчера кастет. В поисках кастета они с Борманом

провели все утро. Наконец в горшке из-под каши ( которая,

надо сказать, была сделана, конечно же, из тушенки ),

стоящем в печке Борман обнаружил нечто весьма похожее.

Партайгеноссе понимал, что если он покажет Штирлицу

кастет, то пары выбитых зубов ему не избежать. Поэтому он

осторожно положил кастет на стол и вылез в окно.

-- Ну ? - спросил Штирлиц весьма равнодушно.

Борман показал пальцем на стол и исчез в лопухах.

Штирлиц увидел свой любимый кастет, и лицо русского