Эдуард Мхом - Дэдвуд (Deadwood). Жгут!

— Это ж моя боль, ёбтить.

Эл, ты живое доказательство целительных свойств упёртости и неприязни.

Иначе мне придётся танцевать в кальсонах или гавкать на луну. Люди же должны понимать, почему я веду себя как идиот.

— Я зайду.

— Тогда почему я на первом стуле?

— Кто-то еще сосет ему член?

Вы умыли руки, мистер Толивер, когда меня осаждала чернь. Презрительно так, как Понтий Пилат.

— На кого вы работаете?

— На влиятельных людей.

— Вы работаете на людей, которых наняли влиятельные люди.

Озлобленные на невзгоды люди часто поступают как ебанаты.

— Где остальные девочки?

— В ателье, исходят слюной на местное платье.

— Твои полуобнажённые музы просвятили меня насчёт этого.

— Чё стряслось?

— Поломали станок, разграбили редакцию и наделали кучу в углу.

— Я в панике. Станок починить можно, но вот душевная рана останется.

— Меррик ты хоть раз получал по сусалам?

— Было дело. Я думал тогда, у меня оспа, а Док Кокран прописал мне затрещину.

— Хули ты тут джентельмена строишь?

— Типа он не обезьяна.

— Блядь, да мартышка с понтами.

— А зачем он убил их?

— Без понятия. Я ведь не мужчина.

— Хули ты на меня всё время таращищься?

— Вы мне в спину дышите.

— Жопой дышать прикажешь?

Ну как, охуенно быть беззащитным, когда, блядь, некому за тебя впрячься?

— Да она пизда хитрожопая, И Би. Не буду я ебать китаёз. При живой-то матери.

— А она чё, ревнует?

— Да чё говорить: дешёвые китайские прошмы: мерзко и никакого кайфа.

А кое-кто индианок потрахивает. Я называю таких первопроходцами.

— Том, слыхал, китайские шлюхи шаманят так, что выдаивают из тебя печаль, чувство одиночества и жуткое ощущение покинутости?

— Походу, они оставляют тебя ни с чем.

Как говорил апостол, пора прекращать быть детьми.

В ваших же интересах зайти сюда чисто похавать, блядь.

Блядь, не надо винить их, Трикси, за то, что боишься быть никчёмной пиздою, осваивая новую тему.

— Пришла извиниться за косяки в работе с дробями и за эмоции по этому поводу. И раз уж я бываю дерзкой, когда косячу, а ты собрался воплощать в жизнь тягомотные ебучие скрижали Моисея и всё такое, то мои извинения могут разрядить атмосферу.

— Разумеется.

— А мне будет совет перед работой?

— Не обижай того, кто молится на пизду.

Вписавшись из-за своего полудурошного благородства, он теперь будет нем как могила.

— А ты всё такой же говнюк.

— Чья бы корова мычала, Джейн. Пиздец, краса, как на розах роса.

Заваруха с Толивером показала, если скачки ни хуя не закончились, не хуй мечтать о наваре со ставки.

А вот Буллок на посиделках порадовал. Не стал хуячить свои тюфяковые расклады на простоте да чувстве вины, не копал, кто там чё нахуярил, да кому. Он поступил, бля, в интересах лагеря. Прогесс налицо, ёбтить. Парень взрослеет. Начинает, бля, просекать, как мир устроен.

На хуй нам диктатура, которая затыкает публике рот и облегчает работу врагу? Поднимать шум, делать реверансы сторонним интересам и заручаться участием полудурков — вот чего требует наша ситуация. И достойного доверия лица со смутным мотивом где-то там, трубящего призыв.

Мертвый и без тела ты все равно опережаешь его по смекалке.

— Простите, я с яркого света.

— Зрачки медленно приспосабливаются, надеюсь, не из-за морфина?

— Нет.

— Так или иначе, спасибо, что коснулись моего члена.

— Девушка сидит совсем одна в том борделе, Джоуни Стабс.

— Когда в следующий раз увидитесь, поздравь ее от меня.

— При том, что ты знаешь, каково это терять друзей, ты могла бы пойти и поговорить с ней.

— С чего тебе, стоя в моей блевотине, захотелось уговорить меня отправиться туда с соболезнованиями?

— А почему бы тебе, блядь, не пойти, Джейн? Тебе нравится твое теперешнее положение?

— Не найдете вы эффективного метода, когда мой брат пойдет против вас?

— Против нас? В каком смысле?

— Во всех пяти, блядь, смыслах!

— Можно я выйду посмотреть на велосипед?