Леонид Барац - Мексиканские негодяи

- Ой, Антонио, я хотела тебе сказать, но не решалась… но, раз ты сам спросил, то скажу – я окончила курсы классического балета. Я ходила на них каждую среду в течении трех месяцев, чтобы сделать тебе сюрприз.

- И сколько стоило твое обучение?

- Сто песо за занятие.

- Тысяча двести песо? Н-да, сюрприз… Ну, и чему тебя там научили?

- Стоять на пуантах, крутить фуэте, делать батманы.

- Да, это интересно, батманы ты мне никогда не делала. Это вкуснее, чем кактусовые лепешки?

- Антонио, ну, что ты говоришь? Это такое танцевальное движение.

- А зачем его делать, если его нельзя съесть?

- Антонио, подожди. Я научилась танцевать «Умирающего лебедя» Сен-Санса.

- У Сен-Санса умер лебедь? А почему? Он его плохо кормил?

- Да нет, Сен-Санс написал музыку.

- Вот негодяй! У него лебедь умирает, а он музыку пишет! Какой цинизм!

- Ну, подожди, Антонио! Я же хотела сегодня вечером станцевать тебе «Умирающего лебедя». В романтической обстановке, при свечах…

- Вот еще! Я за свои же тысячу двести песо буду смотреть, как ты танцуешь чужого лебедя. А он еще и умирающий. А если он сдохнет прямо здесь? Представляешь, как у нас будет вонять?

- Да ты ничего не понял!

- Все я понял! Иди на кухню, и пожарь мне этого лебедя, пока он не сдох!

- Мария! Мария! Мария!!!!

- (Из-за двери). Что, Антонио?

- Сколько можно петь в туалете? Выходи, мне нужно…

- (Выходит). Антонио, специально для тебя я разучила народную мексиканскую песню. Только что я ее повторила, и сейчас спою тебе.

- Очень хорошо… только дай, я сначала зайду…

- Что ты говоришь? Я же так готовилась!

- Ну, хорошо, давай, пой, только быстро.

- Как, быстро? Эту песню нельзя петь быстро, она такая протяжная, лирическая…

- Хорошо, пой как хочешь, только пой. Начинай.

- Вот так сразу? Ой, Антонио, не знаю, я так стесняюсь…

- Тогда не пой.

- Но я же так хочу тебе спеть!

- Тогда пой, Мария.

- Но я же волнуюсь…Ты правда хочешь, чтобы я спела?

- Хочу, Мария, очень хочу, начинай!

- Нет, ну, все-таки я стесняюсь. Антонио, что же делать?

- Кажется, я придумал, Мария. Встань вот сюда … нет-нет, поближе к косяку. Закрой глаза… (Удар). Хорошо, что у нас тяжелая дверь. Полежи здесь, Мария, теперь тебе не нужно мучиться выбором, а мне не нужно мучиться… н-да… Ох, вот это песня…

- Мария!

- Да, Антонио.

- Мария, я хочу сообщить тебе ужасную новость.

- Какую? Что ты бросил в аквариум морскую свинку, она сожрала всех рыбок, подавилась и умерла? Это безобразие я уже видела.

- Нет, Мария… хотя это было очень смешно, но дело не в этом.

- Ты, как всегда, засосал в пылесос попугайчика?

- А согласись, было весело, когда я возвращал пылесос нашей соседке негодяйке Ундине, и попугай внутри пылесоса вдруг заговорил.

- Да, смешно – она упала в обморок, уронила пылесос себе на ногу, сломала лодыжку и потом целый месяц ходила в гипсе.

- Вот. И что же здесь ужасного? Нет, Мария, весь ужас в другом. Я умираю.

- Как умираешь? Зачем?

- А зачем умерли Гете и Моцарт? Чаплин и Робертино Лоретти?

- Подожди, а разве Робертино Лоретти умер?

- А разве нет? Ну, все равно, он же когда-нибудь умрет, так какая разница? Я ответил на твой вопрос?

- Ну… да… А что же делать?

- Выполнять мои последние желания.

- Ой, да, конечно! Господи, какой ужас!

- У меня к тебе несколько последних воль. Во-первых, завесь зеркала, потом останови часы, принеси текилы и будем меня оплакивать…

- Антонио, но ведь ты вчера клялся, что месяц не будешь пить текилу!

- Конечно, Мария, и я ни в коем случае не нарушил бы эту клятву, но по такому поводу…

- Да, ты прав.

- Ну, пусть земля будет мне пухом… (Пьют). Что ж, прощай, Мария!

- Как, уже?

- Да. Мне пора.

- Бедный, бедный Антонио!

- Пора зайти в бар и помянуть меня с Хуаном и Родриго.

- Ты что, будешь умирать не дома?

- Почему? К утру я вернусь.

- А когда же ты умрешь?

- Ну, я думаю, лет через двадцать-тридцать, не раньше. Но я уже начал.

- Сволочь, ты все наврал!

- Тшш, Мария, о покойниках, пусть даже и будущих, либо хорошо, либо ничего.

- Антонио! Антонио!

- Что ты кричишь, Мария? Зачем ты отрываешь меня от мыслей о вечном?

- В подъезде перегорела лампа, и я ничего не вижу. Посвети мне, пожалуйста, фонариком.

- Фонариком! Эх, Мария, Мария! Я мог бы посвятить тебе поэму, сонату, может быть даже хореографическую композицию… а ты говоришь «фонариком».

- Но здесь очень темно, я могу упасть.