Елена Флорентьева - Сто голландских тюльпанов

А эти пятьсот рублей мне завещал дед. Ну, я положил сберкнижку в томик Ремарка, между "Тремя товарищами" и "Черным обелиском". Бывает, что положишь, а потом забудешь. Что тут такого, не понимаю.

И тут, в самый разгар событий, появляется моя мама. Ну как нарочно. Она входит в комнату, нюхает воздух и говорит:

- Что-то у вас все пылью пропахло.

Наталья посмотрела на нее косо и говорит: "Пусть эта женщина немедля покинет квартиру, которую доставал мой папа, зампред". Мама тем временем идет на кухню и оттуда громко спрашивает:

- Скажи мне, сын, что приготовила тебе сегодня на ужин жена?

Я поднялся и ушел в ванную, пустил там воду из крана, чтобы ничего не слышать.

Неужели действительно амба? Да нет, не думаю. Пройдет все это. Все-таки десять лет вместе прожили. Ноосферное сознание? Да черт с ним! Несовместимость? Может быть, может быть. Но квартиру жалко.

Вот только Волк теперь чуть ли не каждый день приходит и даже перестал снимать сандалии.

Пяткины возвращались домой от своих приятелей Хитровых. Виктор Андреевич вел машину медленно, рулил небрежно одной рукой. Жена Алевтина притихла на заднем сидении; сбросив тесные туфли на шпильках, она расслабленно шевелила пальцами.

Пяткин ругал себя за лень и скаредность. Если бы они поехали в гости на метро или на такси, за столом можно было бы опрокинуть рюмку-другую. За недоступностью иных развлечений Виктор Андреевич вынужден был приналечь на запеченную свинину, и теперь внутри было неспокойно, нехорошо. Поерзав, чтобы устроить поудобнее свое несколько расплывшееся тело, он попытался вычислить зачинщика внутренних беспорядков. Печень? Поджелудочная, скотина? А, ерунда.

Алевтина тем временем прокручивала в памяти подробности вечера, приходя к малоутешительному выводу, что Хитровы, пожалуй, больно уж хорошо живут. Золотистый отблеск пятилетней заграничной командировки играл на сияющей сантехнике ("А унитаз называется "Роза Версаля": попробуйте, какой мягкий спуск"), видеомагнитофоне "Фишер" ("А теперь посмотрим клипы. Или Бенни Хилла, Костик?"), светильниках сексапильных форм, телефоне без шнура, кофеварке с таймером и прочих аксессуарах таинственного иностранного быта. Алевтина вспомнила свою раковину с трещиной, извилистой и протяженной, как советско-китайская граница, идиотский плюшевый ковер над диваном и пригорюнилась.

Но главная неприятность скрывалась в другом: за пять лет разлуки неузнаваемо изменилась жена Хитрова Люська. Была толстая - стала худая, была морщинистая - стала гладкая. Устремленные под немыслимым углом вперед бежевые зубы, доставлявшие столько тихой, несуетной радости Люськиным подругам, остались где-то там, далеко за Брестом, уступив свое законное место блестящему фарфору. И это бы ничего, но окончательно сразила Алевтину Люськина веселость. Никаких разговоров о болезнях, трудностях, неприятностях, безденежье - одни рассказы про голландские чудеса. Якобы лоджия была с освещением, а стиральная машина - с компьютером.

- А на наш юбилей Костик мне подарил сто тюльпанов, представляете?

"Ах ты, дрянь такая", — думала Алевтина, дружелюбно щерясь.

- А это кто? — спросила она, указывая на карандашный портрет в изящной витой рамке.

- Да я это, не узнала, Аль? Глазунов к нам в Амстердаме заходил, когда королеву Беатрикс писать приехал, ну и...

"На тебе!" - подумала Алевтина, восхищенно кудахтая для маскировки чувств.

- Халтурщик, — высказался Пяткин, жуя свинину.

Машина остановилась у светофора, полыхавшего красным. Алевтина с тоской посмотрела на покатый затылок мужа. Нет, все-таки Хитров - мужик. Умеет устраиваться, всюду пролезет. Сейчас вроде бы опять на повышение идет. Люська за ним, как за каменной стеной. Работать-то, спрашиваю, когда выйдешь? А она: "Этот вопрос у нас так остро не стоит. Правда, Костик?"

Костик в клетчатых штанах благодушно кивает головой.

"Да что это я? — одернула себя Алевтина. — Люська-то в чем виновата? Вот только шубу не нужно было показывать. Подумаешь, шуба. Хотя мех, конечно... А куда в нем ходить?"

- Не волнуйся, голубушка, уж нашла бы куда! — насмешливо бухнул вдруг в голове какой-то чужой, вредный голос.

Кульминацией вечера был, конечно, показ слайдов на здоровущем экране, столь неожиданно появившемся на одной из стен.

- И опять же - Люсек, — комментировал демонстрацию Костик. — Максимова - справа. Слева - Васильев.

- В Париже были, правда, только проездом, — включается Люськин голос. — Ну, чтобы осмотреть хорошенько один Лувр (произносится уже не "у", но еще не "ю", губы имеют форму маслины), нужен месяц! А фильмы! Мы там были в одном маленьком кинотеатре, где как раз показывали "Гончих псов". Слыхали? Там одна сцена... — Люська сует свою маслину прямо в Алевтинино ухо, рассказывает, закатывая глаза и хихикая. Алевтина закатывает глаза вполне синхронно. — Потом коллеги нас потащили в китайский ресторан, ну, а вечером погуляли по Елисейским...