Ирина Сергиевская - Великий закон доктора Строптизиуса

Из-за снегопада не было видно домов. И города не было. Была только кружевная пелена вокруг и мягкие кочки под ногами.

- Мир не существовал, пока он мною не создан бы-ыл... - спотыкаясь, бормотала Морошкина.

Вскоре она непроизвольно остановилась. Бескрайнее снежное поле открылось ей. Низко плыла луна, хрупкая, как яичная скорлупа.

- Сюда! - позвал тонкий голос.

Вита послушно направилась к тонкому сугробу. Из норы ей протянули руку. Она подала свою и пропала в сугробе.

В темноте Морошкина добровольно отдала свои вещи - шубу, сапоги, шапку, - в чьи-то руки и взамен получила странный костюм.

- Мир не существова-ал, пока мной не создан был... - монотонно пела Вита, послушно натягивая белые чулки, штаны до колен и какой-то шелковый не то пиджак, не то полупальто.

Ее вытащили на свет. Вита блаженно улыбнулась. Хотелось лечь. Чьи-то руки оправили на ней костюм и нахлобучили на голову пудреный паричок с косицей.

- Спать хочу, - по-детски сморщилась Вита и улеглась на земляной пол.

ПАРЕНИЕ ДУХА

В это же время Павел Петрович Трофимчук сидел в комнате своей любовницы, Евдокии Никитичны. Она была на двадцать лет старше Паши и он ласково называл ее "мамуля".

Познакомились они полгода назад. В то летнее воскресенье Трофимчуку не везло. Никто не купил у него ни одного искусственного цветка - люди предпочитали покупать живые. С одним рублем в кармане Павел, крепко держа в руке деревянный чемодан, забрел в "Гастроном". С горя хотелось выпить. Паша был горд и проситься третьим в компанию алкоголиков не желал. Слезы наворачивались на глаза от злобы. Молодой, красивый, но никому не нужный Трофимчук простоял два часа, сверля ненавидящим взглядом дебелую продавщицу винно-водочного отдела и надеясь на чудо. Чемодан оттягивал руку. Волосы взмокли под полотняной кепкой. Продавщица Дуся кидала в его сторону заинтересованные взгляды - ярость всегда делала Пашу особенно привлекательным. За пять минут до закрытия "Гастронома" Трофимчук почувствовал, что умирает: душа горела! Он разлепил пересохшие губы, дернул веком и негромко сказал Дуське:

- Ну что, мамаша, уставилась? Веди к себе, что ли.

Евдокия Никитична была добрая женщина. Она кормила Пашу, обстирывала его, выдавала деньги и обряжала в большие старомодные костюмы покойного мужа. Ей хотелось верить, что Павел Петрович когда-нибудь женится на своей "мамуле". Он казался ей таким нежным и беззащитным! Глядя на мягкое девичье лицо Трофимчука, она вздыхала:

- Как бы жизнь не поломала тебя, Павел Петрович...

Трофимчук сидел за столом в серых габардиновых брюках и белой рубахе на выпуск. Он был бос. Мокрая его одежда висела на батарее. Евдокия Никитична штопала ему носки. Перед Трофимчуком стояла бутылка водки и стакан. Закусывать Паша не любил. Он пил, не пьянея, только глаза из синих делались белыми, а губы краснели.

- Мне, мамуля, ничего для себя не нужно, - медленно, тяжело проговорил Паша.

- Устал ты очень, Павел Петрович. Молчишь все последнее время. Взял бы отпуск, отдохнул!

- Не время мне отдыхать, Евдокия Никитична. Сказал бы я тебе, если бы поумнее была, тайну одну. А так... - он махнул мягкой рукой.

- А ты скажи, скажи! Может, я тебе что и посоветую. Муж покойный Василий Карпыч всегда советовался.

Трофимчук медленно улыбнулся красными губами. Блеснули белые крупные зубы.

- Живешь ты, Евдокия Никитична, как телка в хлеву. Не знаешь ничего, кроме выручки. Да куда тебе больше знать. Деревенская баба... Дура...

Евдокия Никитична всплакнула:

- Стара я для тебя, сама знаю... Не мучь ты меня, Павел Петрович! Сразу скажи: "Не ровня ты мне, Дуся. Другую себе нашел. Помоложе". Нашел ведь, Паша? Угадала?

Трофимчук положил руки на стол ладонями вниз и всхлипнул:

- Добрая ты. Жалеешь меня, как собаку. Спасибо. Но не такая ты женщина, Дуся, о которой я мечтаю. А мечтаю я, Дуся, об Лиле. Сам ей имя выдумал. Белая такая. Ангельская. С картины "Неравный брак". Все во мне переворачивается, как подумаю, что ангелочка этого за старика отдают!

- Да о чем ты, Паша? - удивилась Дуся.

- Куда тебе, дуре, понять. Скоро, скоро, мамаша, все по-моему будет. Силы мне помогают. Привидения. Колдуна одного скрутил. Во он у меня где! Я ему, главное, виду не показываю, что верю в него. Колдунов, главное, не бояться. Главное, вид сделать, что не верую, мол, ни в бога, ни в черта.

- Проспись, Пашенька... Тебе на работу завтра...

- Мне бы у старика секрет вызнать. Заговорит он у меня, собака. Даром я их кормлю, что-ли! Привидения, а пожрать любят, к дефициту тянутся, Дуся. Ох как тянутся, доложу я тебе! Вот пришлось мне мебель продать. Цветы по ночам клею, пальцы проволокой изранил. Пух голубиный для цветов крашу. Главное, маманя, голубков-то жалко! А что поделаешь...