По черным бороздам прыгали черные вороны и с низкого серого неба уныло моросил серый дождь. Покосившиеся черные избы тоскливо смотрели на грязную улицу подслеповатыми оконцами, и барахтались в огромной луже худые, заморенные свиньи.
Маленькая обветшалая церквушка со стершейся позолотой на маковке сиротливо жалась к погосту, и заросла сухим быльем ведущая к ней тропа.
А дорога, широкая, торная, лихо заворачивала к кабаку, единственным ярким пятном оживлявшему унылую картину.
На крыльце кабака, лениво почесываясь, сидел пьяный мужик в мокром исподнем.
– Ну здорово, коль не шутишь, – равнодушно буркнул он в ответ на приветствие Глеба.
– В честь какого праздника гульба?
– Было бы, на что, а повод сыщется…
– А тебе, гляжу, не на что.
– А тебе что? Я ведь у тебя не прошу, – огрызнулся мужик, однако безо всякой злобы.
– Пустишь на постой?
– У меня, мил человек, и без тебя едоков хватает.
– Не бойся, не объем.
– Уж это как пить дать! У меня семеро по лавкам с утра до ночи орут: «Тятька, дай пожрать!» А баба, зараза этакая, опять брюхатая ходит! Тьфу ты, пропасть!
Мужик яростно покрыл Бога, князя, подьячего, душу, мать и уже спокойнее – растакую-разэтакую жизнь.
– Вот видишь, – дослушав до конца кучеряво закрученное проклятие, сказал Глеб. – Работник был бы тебе кстати.
– Мне только работников осталось нанимать! – сплюнул в сердцах мужик и выдал сокращенный вариант своих взаимоотношений с окружающим миром. – Князю отдай десятину за то, что землю его обрабатываешь да жилы из себя рвешь, попу отдай десятину за то, что помянет тебя в молитве, да еще работника корми! Где ж это видано, чтоб с одной овцы три шкуры драли?!
– Далеко твоя изба?
– Да вон, – мужик указал на самую бедную развалюху и громко признался, как сильно он ее любит.
– Неужто в этаком хлеву живешь?
Мужик смерил Глеба тяжелым взглядом и, смачно выговаривая слова, признался, как сильно он любит мать Глеба и его самого.
– Ты полегче, мужик. Топор у тебя есть?
– От сырости, нешто, завелся, а то откуда бы ему взяться?
– Что же ты за мужик, если у тебя даже топора в хозяйстве нет?
– Мы земледельцы издревле, ремеслу никакому не обучены. Прежде, было дело, меняли зерно, да крупу, да мясо на плуги, пилы, топоры у соседей на ярманке. А после ихний князь повздорил с нашим за старшинство да и запретил своим людишкам с нами торг вести, пока наш князь не признает его набольшим. А князю што? У него челядь, да дружина, да холопы, он сидит себе в хоромах и в ус не дует…
– А вы чего же?
– А чего мы? Ремесла не знаем, грамоты не разумеем и своего, окромя того, чем ребят делают, не имеем…
– Это не так уж мало, но избу им, конечно, не построишь… Ну, пойдем топор искать, что ли?
– А что искать, чего не терял? Нету топора. И леса нету.
– Как это – леса нету? А вон то что такое?
– А это княжий…
– Лес – божий. А княжье – у князя под ногтями, – сказал Глеб и решительно направился к сосновому бору, темной стеной обступавшему городок с трех сторон.
– Эй, парень! Не при на рожон-то! – крикнул вслед ему мужик. – Князь знаешь, что с тобою сделает?
Не слушая его увещеваний, Глеб выворотил из земли несколько высоких сосен и живо перетащил их к избушке мужика.
– Ты меня в это дело не втравливай! У меня восемь душ, а я единственный кормилец! С голоду ж подохнут, если што! Слышь, парень!
– Да ты не суетись, мужик. Я себе дом строю, так что твоя хата с краю. Не знаешь, у кого топор можно взять?
– Да ладно уж, бери мой…
Мужик принес топор и стал молча наблюдать, как Глеб обтесывает бревна, укладывает венец на венец, но в конце концов не вытерпел и стал помогать.
– Тебя как звать, сосед?
– Глебом.
– А меня – Трофимом. Слышь, Глеб, а давай на пару избы строить! От заказчиков отбою не будет! Богаче князя станем!
– Поживем – увидим…
– Это точно. Щас нам небо с овчинку покажется! Подьячий едет!
В сопровождении дружинников подьячий подъехал к новостройке и со злорадной ухмылкой спросил:
– Это кто ж тут у нас своевольничает? Трофимка, ты объяснил бы дружку своему, что бывает за самовольную порубку княжьего леса и самовольную постройку на княжьей земле!
– Мы люди темные, законов не знаем, – угрюмо пробурчал Трофим.
– А бывает за это усекновение головы, – радостно объяснил подьячий и для пущей наглядности провел ладонью по своему горлу.
– А усекновения руки за это не бывает? – спросил Глеб и, согнув в локте сжатую в кулак левую руку, рубанул по сгибу ладонью правой.
Читать дальше