Игорь Галеев - Радостный Суд. Домовая книга – 1

– Пять?! – изумился я.

– Такова их бухгалтерия, – и Василий многозначительно постукал себя по затылку. – И ещё, вы остаётесь почётным жильцом Дома.

– А должность Управляющего зданием?

– Аннулирована, – вздохнул Пак. – Назначен Домовой Ареопаг во главе с братьями Жёлтыми. Мэр Москвы страшно извиняется.

Я только присвистнул. А на следующий день меня и на стройку не пустили. Появились молодчики с ясными глазками и с пистолет-автоматами под чёрными пиджаками.

– Я Управляющий! – провозгласил я.

– Ареопаг не велел, – звучал ответ.

– Я представитель и уполномоченный Мэра.

– Да чихали мы на твоего мэра, у нас свой хозяин!

– Я автор этого проекта!

– Ну, это ты, братец, загнул. Авторы – братья Жёлтые. Давай отсюда, самозванец, а не то забудешь мать родную.

Но Василий Пак меня поддержал, утешил – дали мне комнатку в цокольном этаже, выписали пропуск и ещё какую-то бумажку, где заявлялось, что мной наследуется 0,25 процента от стоимости здания.

– Вы же говорили – 5 процентов!

– Забудьте, – похлопал меня по плечу Василий, и его глаза сузились до предела. – Никуда не жалуйтесь, никаких заявлений в суд. Забудьте, иначе вас просто прихлопнут. Такие времена, такие методы. Мне искренне вас жаль, вы талантливый человек, но вы не из стаи. Я вам советую и от этих 0,25 процентов отказаться, тогда вы, возможно, и станете спать спокойно.

Он пододвинул бумагу, протянул ручку и вопросительно ждал. Я махнул рукой и подписал отречение от этих 0,25 процентов.

– Это будет лучше для вас, поверьте. Я и сам на днях уезжаю в Коста-Рику, послом назначили. Спасибо многоуважаемому и доброму мэру, а то уж надоело каждый день из почтового ящика дохлых крыс вынимать, японскую их мать!

Я хотел хоть кому-нибудь доверять, и поэтому сочувствовал ему.

– И всё-таки вы счастливый человек, – сказал он на прощанье, – такую идею увидели воплощённой. Хозяева меняются, а Дом будет стоять. Ваш Дом! Утешьтесь этим.

И я утешился. Не сразу конечно. Я вообще внутренне противоречивое создание. И я предчувствовал, что нечто подобное произойдёт. И одна сторона моей сущности хладнокровно усмехалась случившемуся, другая же негодовала и скрежетала от ярости и чувства мщенья. Меня бесили беспредел, глумление и жлобство. И я помышлял стереть собственное детище с лица земли. Сжечь, взорвать, вызвать особую катастрофическую вибрацию. А уж каких пакостей я желал всем членам самозваного ареопага!..

Я находил, что моё положение подобно ситуации Христа – когда ты всё знал заранее, но роптал и плакал (а я ещё как плакал), и стоял перед выбором: отрекись – и свободен.

Но Христа судили хотя бы на глазах толпы, демонстративно и публично. Я бы с удовольствием совершил акт самоубийства, но назавтра вся пресса промолчала бы, обо мне и строчки бы не осталось, или же таким придурком разрисовали, что самому противно бы стало при звуке собственного имени. Те же братья Жёлтые и весь ареопаг давно на корню скупили все издания. Так что Христу было полегче, совсем малость, но всё-таки…

А мне приходилось прятаться в собственном Доме и благодарить воров за то, что они дозволили в нём чаи гонять. «Была у зайца избушка лубяная, а стала ледяная».

Но мой Дом всё-таки строился и наполнялся жильцами. Это меня утешало.

Ночами я не выдерживал и отправлялся путешествовать по его лабиринтам – этажам, коридорам, лестничным пролётам, балконам и потайным лазам.

Я сделался привидением в собственном Доме, его глазами и ушами, его воплощённой идеей. Идеей во плоти.

Мне отвели крошечный уголок, меня унизили и растоптали (без преувеличения и жалобных интонаций). Меня – одарённого, состоятельного и молодого – превратили в ноль, ни во что, в пустой звук – так им хотелось.

Тут читатель (самый умный) начнёт трястись от хохота: «Как же у человека, имеющего семнадцать миллионов с хвостиком в американской валюте, не оказалось деловых связей, друзей, партнёров по бизнесу. Всё это блеф и ерунда. Не верю!»

Что здесь мне возразить? Я очень гордый человек, свободолюбивый и совестливый. Я человек внешне и внутренне красивый. Талантливый необычайно. Периодически удачливый. Колкий на язык. Кто же такому не позавидует? Кто не возрадуется моему грандиозному падению? Кто при этом не почувствует себя увереннее и не оценит своего превосходства? И к тому же, у всех свои проблемы. Приходил, правда, ко мне Ванька Охлобыстин (мы с ним приятели), восторгался моими талантами, сочувствовал и распинал нуворишей, в православие звал, в христианское искусство.