Александр Волков - Привидения русских усадеб. И не только…

Многие жертвы, виновные и невинные, превращаются после смерти в чудовищ (Хованские из Голыгина, чекисты из Раифского монастыря), а многие не являются сами, но портят атмосферу тех мест, где были замучены (Башня смерти в Перми, особняк в Ставрополе). Эта особенность, не типичная для Англии, опирается на деревенскую неприязнь к заложным покойникам.

Исторические деятели могут приходить с того света в преддверии общественно-политических свершений и катаклизмов: Борис и Глеб, Минин и Пожарский. В эту категорию добавили Медного всадника, чем изрядно смягчили ужас от встречи с живой статуей. Всадник пускается вскачь по тем же причинам, по каким в Англии постукивает барабан Фрэнсиса Дрейка.

Лишенные свободы, обесчещенные, убитые женщины, несомненно, прибыли к нам из Англии. За редким исключением, все они – мифические личности: девушка из башни Веселуха, жертвы Нармацкого и Веневитинова, дочь Лугинина из Тулы, любовницы Мешкова, Любушка из дома Игумнова, Эльза из Пятигорска.

В отдельных случаях звучит мотив социального неравенства (смолянка из Аничкова дворца, Палаша из Юрина) или политических интриг (княжна Тараканова). Замурованные монахини у нас не завелись из-за сопротивления православной общественности.

Немногочисленные жертвы любви и ревности, как правило, кончают с собой, а не умерщвляются мужьями и отцами: Марина из Симбирска, старушка из «Литературного дома», жена Дюрингера из Иванова, девицы из самарского «Аквариума», гимназистка Лиза из Ярославля. В эту компанию затесался грустный Пузан-Пузыревский из Вологды – ни женщина, ни муж, ни отец, ни любовник.

Хотя русская сентиментальная проза XIX столетия уделяла внимание страданиям детей, в число привидений они не вошли – не хватило жесткости английской системы воспитания. Бал правят дети зловредные и, что немаловажно, безымянные – лишенные таинства, надписи на могиле (или с издевательской надписью, как Таисия из Перми), жертвы аборта.

Доминирующая социальная группа в мире духов отсутствует ввиду идейной пестроты легенд. Аристократы бывают безобидными (хозяева Дубровиц), капризными (хозяева Марьина) или опасными (Салтычиха, принцесса Ольденбургская), равно как и купцы (Котов из Волгограда, Ларинцев из Челябинска, Колокольников из Тюмени). Среди безвредных привидений особенно много купеческих жен (Любимова из Перми, Железнова из Екатеринбурга) и детей – дочери Ошуркова из Екатеринбурга, Теренина из Калуги, Шелихова из Астрахани, Маркова из Нижнего Новгорода. Недостаток дворецких и лакеев восполняется теми, кто несет посмертную службу, в первую очередь «пожарными»: Александр Ошевенский и другие святые, игумен Кирилл из Астрахани, Василий Марин, кошка из РГБ.

Из общечеловеческих пороков чаще всего осуждаются разбой (Болотников, Разин, Пугачев, Кудеяр, Рыжов, Череда, Хоботов), жадность (хранители сокровищ, Кусовников с Мясницкой, Черный монах из Дивногорского монастыря) и пьянство (князь Хованский, Кузьма Молотов, московские коты). Необычными разновидностями навязчивой идеи служат визиты по обещанию или элементарная глупость (Крекшина с Тверского бульвара).

Деревенские былички о колдунах и ведьмах по настрою близки страшным произведениям английских писателей конца XIX – начала XX в. Но с городскими легендами дело обстоит иначе. В них колдуны зачастую являются жертвами невежества (Фиораванти, Брюс), целителями и страдальцами (Распутин и другие колдуны Романовых) и даже спасителями людей (колдун из Московского метро).

Отечественные истории о предзнаменованиях содержательнее английских, так как они лишены морально-этической базы. Это касается не только народных знамений, но и группы преданий о царях и царицах, за исключением видений Анны Иоанновны, обработанных борцами с монаршим произволом. Политические мотивы в легендах о знамениях традиционно сильны (кикимора с колокольни Троицкой церкви).

Мы можем отследить две ярко выраженные линии в генеалогии русской мистики. Первая линия усиливает благодушные и нравоучительные тенденции мистики английской. Число призраков родных и близких у нас очень велико. Народная мудрость советует остерегаться таких покойников, но у тех, кто скучает по ним, есть маленькое утешение: можно общаться с умершими с помощью кормления, поминок или загробной почты. Эти наивные средства были отвергнуты дворянством, сконцентрировавшим внимание на чувственной сфере. Как следствие, из загробного мира нахлынули матери, жены, друзья, разноцветные дамы, а злобность сделалась прерогативой ревнивых женихов и мужей. Белое духовенство и светское монашество сосредоточились на молитвах и духовных наставлениях. В результате призраки вступили с живыми в многословные диалоги и усвоили ряд сакральных функций: благословение (сначала благословляли покойные архиереи, а с усилением влияния спиритов – и миряне), воспарение на небеса и так называемая миссия.