Яся Белая - Сны Персефоны

И поскорее увела свою дочь подальше от этого проклятого места. Чтобы та позабыла весь ужас, что ей пришлось пережить.

Но Подземный мир не желал забываться. А особенно – его Владыка. Он являлся ей каждую ночь во снах и горячечно шептал, скользя кончиками пальцев по её волосам: «Богиня… Я раньше не знал, как это – преклоняться»…

И постепенно приходило осознание.

Кора спрашивала мать:

– Тебя мужчина называл когда-либо богиней? Преклонялся перед тобой?

Деметра хохотала:

– Сотни мужчин зовут меня богиней и преклоняются. Только все они – смертные.

– Я говорю о боге.

Деметра замерла, потом тряхнула золотыми локонами и ещё раз хохотнула, но уже не так уверено:

– Ну и выдумщица ты у меня, Кора.

Только она не выдумывала.

А потом были Арес и Аполлон. Они и до похищения сватались к ней, но получили тогда решительный отворот поворот из уст Деметры. Теперь явились попытать счастья вновь.

Сначала пришёл Арес: обозвал её «девкой», заломил руки и норовил залезть под юбку. Только появившаяся вовремя Деметра спугнула его. Следующим нарисовался Аполлон: сочинял красивые стихи, сравнивал её с нежным цветком, а себя – с ярким солнцем, согревающим этот цветок. Кора не оценила столь возвышенных метафор. Мусагет удалился, бормоча, что художник всегда одинок и не понят.

К осени Кора поняла, что сердце её полно тоски по нежным прикосновениям, страстным поцелуям и такой отчаянной любви, что светилась в чёрных глазах.

Когда он вновь поднялся на поверхность, чтобы выслушать волю Зевса – а Деметра собрала целый совет богов, потому что дочери предстояло уходить в Подземный мир, – Кора сама выбежала к нему навстречу из залы, где заседали боги. Каким-то чутьём угадала – придёт! Сегодня!

И кинулась вперёд ровно в нужный миг. Выбежала и замерла, увидев: он осунулся, побледнел, под глазами лежали тёмные круги. Сейчас, освещённый ярким солнцем Олимпа, он выглядел ещё более некрасивым и неуместным здесь. Он и сам это чувствовал – сутулился, словно хотел стать совсем незаметным. Но всё-таки нашёл в себе силы улыбнуться ей. Улыбка удивительно преобразила его: он словно помолодел на несколько лет и стал таким красивым, что яркие олимпийцы меркли на его фоне.

– Я уйду с тобой, – сказала она, протянув ему руку.

Он осторожно взял её ладонь и нежно коснулся губами – перевернул и поцеловал в самый центр.

– Из-за зёрен граната? Или потому, что так решил Зевс?

– Нет, потому что ни с кем больше я не могу чувствовать себя настоящей богиней, – и она шагнула к нему, шатнулась и попала в крепкие объятия, он прижал её к себе, коснулся волос. – Потому что я хочу быть твоей женой, Аид, мой Владыка, мой муж, мой господин.

А потом они поцеловались. И пролетавшая мимо Ирида раскинула над ними свою радугу.

Так Кора обрела корни – глубокие, крепкие, надежные, и стала Персефоной – его Подземной Весной, умеющей миловать и убивать…

Афина входит почти бесшумно. Осторожно кладёт ключи на тумбочку в прихожей, проходит в комнату, не включая свет.

Я подаю знак:

– Не сплю.

Тогда она подходит и садится рядом на диван, берёт за руку. Она всегда чувствовала ответственность за меня – как за младшую сестру.

– У меня две новости – плохая и очень плохая, – невесело иронизирует, – с какой начинать?

– С менее плохой, – прошу, понимая, что не готова выслушать нечто страшное.

– Помнишь те камни, что мы нашли в разрушенном блоке Макарии?

Киваю – как же не помнить это инфернальное зелёное свечение? До сих пор не покидает ощущение тревоги.

– Они – не земного происхождения. У смертных просто нет знаний, позволяющих создать подобное. Но и не божественного.

– Какого же тогда? – спрашиваю, замирая.

– Это технологии Звёздного Чертога.

Холодею, с ужасом думая, какая же тогда ещё более плохая новость. Думаю, наверное, слишком громко, но богине, которая родилась из головы Зевса, не нужно слышать вопрос, чтобы ответить:

– Афродита исчезла. Прежде чем Аид туда добрался. Он шёл по-божественному.

– Значит…

– Только одно… Вернее, только один из нас, олимпийцев, был вхож в Звездный Чертог…

Только теперь доходит – Аид не был олимпийцем. С тех пор как он вытянул свой мрачный жребий, Подземный мир сделал его своим. Значит, кто-то должен был представлять и Олимп. Кто-то очень шустрый, успевающий везде, пользующийся иногда шлемом-невидимкой моего мужа, умеющий ходить между мирами…