Яся Белая - Сны Персефоны

Когда она вышла из спальни, бывшей ей тюрьмой так долго, Гермес даже присвистнул:

– Если бы Аид уже не похитил тебя, это сделал бы я.

Кора нежно улыбнулась, кокетливо опустила ресницы и зарделась. Она действительно в этот момент излучала чистую прелесть юной весны.

Но вдруг оглянулась и поёжилась: ей снова почудился тяжёлый горячий взгляд. Она ощутила его, а ещё – голод, тоску, покинутость, которые буквально наполняли пространство.

От этих неприятных ощущений хотелось поскорее избавиться.

– Идём, – сказала она Гермесу-Душеводителю, протягивая ему ладошку.

Он посмотрел на неё удивлённо:

– Разве ты даже не простишься с Аидом?

Кора покачала головой – Владыка Подземного мира был последним, кого ей хотелось видеть. За последнее время он сделался смазанным воспоминанием. И она не собиралась воплощать этот смутный образ.

– Когда мне говорили, что весна бывает жестокой, я не верил. Теперь же лицезрю её! Он призвал меня и велел увести тебя, потому что ты погибаешь без солнца. А ведь ты – его законная жена. Он мог бы оставить тебя в своём мире навсегда.

Вместе с жизнью к Коре начала возвращаться и дерзость:

– Ты полагаешь, я должна быть благодарна? Если бы он не схватил меня и не унёс сюда, не пришлось бы сейчас играть в благородство и возвращать. Идём, я не останусь здесь ни мгновеньем больше!

И вот тут выступил из-за стены недавний знакомец – Аскалаф. Гордо вскинув голову – и куда девался прежний задорный мальчишка? – он заявил:

– Эта женщина не может уйти – она съела зёрна граната.

– Что?

Появился и ещё один участник представления – Аид, оказывается, всё это время стоял рядом, скрытый своим шлемом-невидимкой. Вот почему она чувствовала его взгляды! Он надвигался на парня грозно – ещё немного и раздавит:

– Что ты сказал?

– Она съела зёрна граната, Владыка, – глаза у Аскалафа сделались совершенно круглыми, но взгляд оставался прямым и честным.

– Откуда она взяла гранат?

Кора вспыхнула от того, что о ней говорили в третьем лице, будто её здесь не было.

– Я принес, – юноша вжался в стену и весь дрожал, казалась, ещё немного, и начнёт трястись дворцовый мрамор, с которым бедняга пытался слиться. – Я старался для вас, Владыка, – поспешно заявил садовник, понимая, что сделал глупость.

Аид сощурился, недобро так, у него ходили желваки, а губы превратились в узкую линию. От одного вида Подземного Владыки все присутствующие замерли. Аскалаф же и вовсе много раз попрощался с жизнью.

Но Владыка Аид умел карать по-особенному. Буквально отодрав мальчишку от стены, он швырнул его к ногам Гермеса, рявкнув:

– Заберешь с собой. Пусть Деметре свои мотивы объяснит. Она оценит.

И Аскалаф тихо заскулил: все знали, как лютовала Богиня Плодородия, узнав, кому в жёны отдали её кровинку. А если ей станет известно, что какой-то «умелец» привязал её дочь к Подземному миру, кому-то ой как худо придётся. Легче сразу под двузубец Владыки.

– Тебя не зря называют Безжалостным, – почти с восхищением проговорил Гермес, хватая норовившего улизнуть Аскалафа за шиворот и подавая руку Коре. Та уже вложила в сильную смуглую ладонь Душеводителя свои тонкие пальчики, когда раздался усталый голос:

– А ты, Весна, забудь о зёрнах граната. Возвращайся, когда захочешь, – и совсем глухо, с осознанием невозможности и затаённой надеждой: – Если захочешь…

Она не смотрела на него, но была уверена: он не сводит глаз – таким тяжёлым ощущался его взгляд.

Кора сжала руку Гермеса, словно набираясь у него силы, и произнесла:

– Я не захочу.

И всё-таки вскинула на Аида взгляд – словно метнула изумрудные кинжалы. Но они разлетелись в осколки, ударившись о глухую чёрную стену отчаяния.

«Я знаю», – прочла она в его глазах. И покачнулась.

Гермес подхватил её и понёс к выходу из аида, но она нарушила правила этого мира, оглянулась и увидела согбенную фигуру. Он стоял на коленях, закрыв лицо руками – побеждённый, брошенный, бесконечно одинокий. И вокруг него каплями крови рассыпались зёрна граната. Она поспешно отвернулась, потому что увиденное укором давило на сердце.

Наверху мать расцеловала её. Они обе плакали, обнявшись. Кора не могла нарадоваться солнцу, свету, цветам. Настоящим, с корнями. Материнским ласкам, свежим запахам. Мать крепко обнимала её, давая понять, что никогда не отпустит. Деметра и вправду расспросила Аскалафа, кто он и зачем марает её благостный мир своим уродством, как «этот»… Выслушала дрожащего парня спокойно, почти буднично. И так же буднично превратила в ящерицу.