Михаил Кочнев - Миткалевая метель

Понесло тут царские корабли на черный остров. Крик поднялся:

— Держи! Держи! Шестами подхватывай!

Лодки готовить начали.

А три-то паруса за поворотом уж из глаз пропали. Два парчовых по сторонам плывут, а средний белый парус вперед ушел.

Теперь-то полегче разинцам; не вдруг царские корабли через преграды прорвутся.

Но вот царев головной корабль все же из западни выбрался, а за ним и другие прошли.

Махнула тут Наташа черным платком — ночь позади опустилась; махнула алым — заря навстречу разинцам засветилась; белым повела — бурю подняла. Трещат паруса, снасти царские.

А разинцы тем временем еще пуще гребут.

Степан Тимофеич назад оглядывается. Струг его стрелой летит, чуть воды касается, за кормой волна кипит. Ветер паруса полощет, в уши Степану нашептывает:

«Степан Тимофеич, Степан Тимофеич, тут влево припускай, а тут вправо поворачивай. О бел-камень на по-вороте не расшибись. Твои паруса в чистое море вынесу».

Но государевы корабли тоже стрелой летят, Степанов струг нагнать хотят.

По небу туча плывет черным-черна. Завыл, застонал ветер в мачтах, корабли в разные стороны бросает.

— Сажай паруса! Снимай! — кричат на царском главном корабле.

На таком ветру большое полошите сними попробуй! Дернули на главном судне парус вниз — не идет, буря не дает. Как покрепче-то ветер рванул, парус надул, тут вверх дном головной корабль и опрокинуло, об утес ударило, на берег выбросило.

А второй-то корабль изловчился — мимо утеса, мимо того страшного места, пролетел. За ним и другие проплыли. За утесом русло влево повернуло; корабли на рукав вышли. Ветер теперь дует не по ходу, а поперек Волги. Паруса пуще прежнего полощет. Затрещал и второй корабль, набок его клонит, мачты в дугу выгнуло.

Бросились на нем отноги 18 18 Отн о ги — снасти, которыми привязывалась к судну часть паруса. рубить, якорь спускать. Глядят, с низовья навстречу им белых парусов несчетное число. Ходко как они подплывают! Откуда только взялись? Досель такого на Волге и не видывали — больно белы да широки.

— Ну, пропали! Это Степан Разин снизу своих на подмогу двинул. А мы на якорь сели… На дно всех отправят! — испугался царев воевода.

Другой ему:

— А может, то облака плывут?

— Облака! Эти облака тебе чину-то поубавят, спину-то поправят! — говорит воевода, хоть то и вправду облака были.

И велит скорей снасти налаживать да затемно-то от тех парусов ухлестывать. Вот они как Степана-то Разина боялись! На их счастье, попутный снизу подул. Ну и успели, унесли головы.

На стругах, что за разинским белым парусом шли, люди песню затянули про своего заступника; хвалят, величают его:

У маленького песчаного острова на волне качаются три цветка: белая лилия, желтая кувшинка и красный пахучий лотос.

Только сорвала Наташа эти три цветка, покатились к ней под ноги снова три клубка.

Радуется Наташа: еще долго ей жить, далеко плыть, не раз эти клубочки понадобятся. Взяла Наташа красный клубочек; покатился он впереди разинского корабля по волнам — не тонет, огоньком светится, путь указывает.

Плывет Степан Тимофеич под чистым, белым, словно облако ходячее, парусом. Ветер тот парус полощет, красный стружок, как по воздуху, летит. И чудится Разину, что ветер шепчет: «Счастье тебе, Степан Тимофеич! Слава тебе, Степан Тимофеич! Зорче гляди, Степан Тимофеич! Сверху-то за тобой гонятся, на низу, под Астраханью, погубить тебя хотят. Пронесу я твой парус у врага под самым носом…»

Разин не спит, вдаль глядит, прислушивается…

На заре вышел он на простор вольный, в синее море. Высоко-высоко летят в небе гуси-лебеди, смотрят, как гуляет смелый, вольный молодец по морю синему под снастью парусиновой. Крикнул тут Степан Тимофеич, и ему за морем горы эхом отозвались:

— Гуси-лебеди, летите да скажите всюду моим молодцам, донским да заволжским, всем бедным людям — пусть далеко не разбегаются, снова вместе собираются! Свою думу до конца мы не додумали, свое деле не доделали. Придет наш час — доделаем!

Леса непролазные, дремучие, чуть ли не до подоблачья когда-то в нашем краю росли. Ни конному — проезда, ни пешему — прохода. Сказывали старые люди: вот в такую глухомань, где от веку топор не бывал, бежали тайными тропами люди от боярских батогов 19 19 Батог а ми в старину называли палки и прутья, которые употребляли крепостники-помещики для телесных наказаний. да от воеводских плетей. Облюбуют себе местечко и притулятся где-нибудь в хмурой чащобе, будто их и на белом свете нет.