Павел Крусанов: Калевала

День и другой не унимала слез Айно, а на третий день пришла к сундуку с приданым, откинула пеструю крышку и надела лучшие наряды, нацепила золотые подвески, унизала белые руки дорогими перстнями и запястьями. Вышла Айно из дома и, не в силах смирить девичью печаль, отправилась куда глаза глядят. Тяжелая тоска давила ей сердце, постылой казалась красавице жизнь, тягостные мысли одолевали ее — горько и обидно было Айно, что не плачет по ней мать, не жалеют ее отец и брат, сухи глаза у ее сестры, — больше не страшила Айно смерть, и уже призывно тянули ее к себе черные поля Маналы.

Прощаясь с деревьями и травами, долго брела Айно по лугам, болотам и дремучим лесам, пока не вышла наконец на берег моря. Под сумрачным небом дождалась она рассвета, а с первым солнечным лучом сняла жемчуга и кольца, сбросила на осину платье и рубашку, скинула на камень башмаки с чулками и вошла в холодные волны. Приняла красавицу пучина, потянула в илистые глуби, и, расставаясь с белым светом, спела Айно прощальную песню:

Тихо сомкнулись над Айно тяжелые волны — навсегда утолило море девичью тоску и стало отныне от слез ее соленым.

В то время пробегал по берегу заяц и услышал песню Айно. Был тот заяц изрядным храбрецом в своем трусливом племени — взялся он доставить весть на родимый двор утопшей. Быстро помчался длинноухий: рассказал в доме красавицы, что больше не вернется к ним Айно, что отныне она — сестра тюленям и подруга рыбам, что потеряла облик человечий и стала русалкой в морских владениях Ахто, в свите царицы Велламо.

Зарыдала мать по бедной своей кровиночке и заказала всему роду, которым предводила, не качать в колыбели дочек, не растить для того лишь несчастных малых деток, чтобы потом насильно выдать замуж.

С такою силой текли из глаз старухи слезы, что залили платье и чулки с красной строчкой, а на земле, под ее ногами, разделились на три потока. Так вышли три реки из слез материнской печали, из вод их поднялись три скалы: на каждой скале — холмик, на каждом холмике — береза, а на тех березах — три золотые кукушки. Кукуют кукушки в три голоса: одна на любовь гадает, другая зовет жениха, третья кличет радостные посулы. Но одну лишь беду накуковали всем золотые птицы: невеста без любви сгинула в море, одиночеством томится оставленный жених, несчастная мать изводится, выплакала глаза по дочери…

Известили вскоре и Вяйнемёйнена о судьбе его невесты, сгинувшей в темных глубинах моря. Опечалился старец и отяжелело его сердце. Дни напролет бродил он по дому в неясной заботе, пока однажды ночью не увидел во сне туманный остров, где в воде под скалой, за мглистым мысом резвились весело девы Велламо — русалки из владений Ахто. Манил к себе этот остров вещего старца, а чем — не мог понять песнопевец.

Утром взял Вяйнемёйнен сеть и удочку, осмотрел лески из вощеной нити, положил в мешок крючки и вышел на лодочную пристань. Опустив в воду весла, направил он лодку в седую даль моря к пригрезившемуся острову. Далеко отплыл Вяйнемёйнен, долго носили его волны, но отыскал-таки старец и остров, и мглистый мыс, и скалу, которые видел во сне. Там, у берега, закинул он в воду крючок с приманкой и стал удить.

Всю ночь просидел напрасно Вяйнемёйнен, и только на утренней заре задрожало в его руках удилище и зашуршала в волнах леска. Вытащил старец добычу из воды и увидел удивительную рыбу: краше она сига, ярче пеструшки, серебристее щуки — на семгу похожа, только вроде, и не она. Снял Вяйнемёйнен с пояса нож, вынул его из серебряной оправы и хотел уже распластать невиданную рыбу, вспороть ей нежное брюшко, как вдруг выскользнула рыба из его рук и через борт лодки ушла снова в море. Поплескалась она на волнах, потом подняла из воды голову и сказала весело Вяйнемёйнену: