Павел Крусанов: Калевала

Много лет прожил Вяйнемёйнен на берегу, отросла у него борода и побелели волосы, но по-прежнему оставалась земля Калевалы пустынна и гола, как в начальный день.

Долго думал Вяйнемёйнен о наряде земли, и настало время, когда решил он, что пришел срок засеять деревьями холмы, болота и каменистые равнины. Призвал вещий певец Сампсу — мальчугана Пеллервойнена, маленького и свежего, как подснежник, — достал Сампса, нежное дитя поляны, горсть семян и посеял на горах сосны, на холмах — ели, кусты — в долинах, на полях — вереск, в логах — ольху, ракиту — на болоте, в песках — можжевельник, у широких рек — дубы. И поднялись над землей ели с пестрыми верхушками, встали красноствольные сосны, выросли в логах береза, ольха и черемуха, вытянулся можжевельник в лиловых бусинах ягод. Посмотрел старый Вяйнемёйнен, как удался у Пеллервойнена сев, и видит: проросли из семян все деревья, только никак не может взойти дуб.

Семь дней и ночей ждал Вяйнемёйнен, но не поднялся дуб. И тогда, на исходе недели, вышли из моря пять дев: скосили на мысу росистый луг и сгребли сено в стог. Следом встал из волн страшный Турсас, высек огонь и поджег сено: охватило пламя траву, взлетела к небу туча дыма, и осыпался стог горой сухого пепла. Завернул Турсас желудь в зеленый лист, вложил в пепел и вернулся обратно в пучину. И тогда проклюнулась былинка, потянулся стройный росток. В краткое время встал из золы огромный дуб с могучей кроной в сто вершин, до небес вскинул ветви: не стало прохода тучам, заслонила листва солнце и месяц.

Вновь тьма опустилась на землю, и следом за тьмою печаль и тоска окутали Калевалу. Осмотрел Вяйнемёйнен злое дерево, все его сто вершин, и понял, что нет на свете богатыря, кому по силам будет свалить исполина. Тогда обратился он к дочери творения Каве, к матери своей Ильматар, и просил послать из моря, наделенного великой силой, помощь — обрушить могучий дуб, чтобы опять над миром воссияли солнце и месяц. Услышала сына Ильматар и послала из вод героя: богатыря не большого, не малого — ростом с шишку, с женскую пядь. Был тот богатырь словно из меди: шапка, сапоги и рукавицы на нем — медные, на груди блестела медная чешуя, за звонким поясом — медный топор с лезвием в ноготь.

— Что ты за силач? — с сомнением сказал Вяйнемёйнен. — Сдается мне, не многим ты сильнее мертвого.

— Не суди поспешно, Вяйнемёйнен, — сказал морской малютка. — Я пришел срубить дуб, и мне это по силам.

Не успел Вяйнемёйнен усмехнуться в седые усы, как медный малыш волшебно переменился: ноги мощно уперлись в землю, голова держит тучи, борода ему уже по колено, волосы — до пят, а между глаз косая сажень — как есть великан.

На семи кремнях наточил богатырь топор, чтобы лезвие само древесину ело, в три шага подступил к корням гордого дуба и ударил с плеча. После первого удара посыпались из лезвия искры, после второго — полыхнуло из ствола пламя, а на третий взмах опрокинул медный великан непомерный дуб наземь. И снова засияло солнце, опять простерлись в вышине облака, вновь открылся весь небесный простор над окутанной мглою землей. Густо разрослись рощи, вольно поднялись леса, распустились листья и травы, загомонили на ветках птицы, из мха вышли ягоды и пестрые цветы — ожил осиянный край.

Положил богатырь поверженный ствол к восходу, на закат бросил верхушки, раскинул листья на полдень, ветки свалил на полночь, а сам медной шишкой скатился с мыса в воду: и кто в ту пору поднял ветку, тот навек обрел счастье, кто принес к себе верхушку — стал могучим чародеем, кто сорвал листьев — нашел отраду и покой для сердца. Щепки из-под богатырского топора далеко отлетели в море и там, на открытом просторе, качались под ветром, как челноки на волнах. Отогнал ветер щепки к Похьоле, скалистой стране мрака, где на мысу стирала белье девица. Увидела она в море щепки от злого дерева, собрала их в кошелку, перевязала ремнем и отнесла домой, чтобы ведьмак сделал из них заколдованные стрелы.

Озарилась земля Калевалы; кажется, всем она полна, но не ликует сердце Вяйнемёйнена — еще не зреет на полях страны хлеб. К морю, к пределу могучих вод пошел вещий певец и увидел на берегу, на песчаной отмели, семь ячменных зерен. Спрятал Вяйнемёйнен драгоценные семена в лапку желтой белки, схоронил глубоко в куньем мешочке и пошел к реке на поляну Осмо, чтобы засеять хлебом землю. Но на краю поляны остерегла его с ветки синица:

— Не взойдет у Осмо ячмень, не поднимутся хлеба Калевы — ведь не срублен еще под пашню лес, и огнем не выжжена подсека.