Рамон Льюль - Книга о любящем и возлюбленном

Друзья, когда Господь создал мир... — Льюль, как здесь, так и далее, подчеркивает цинизм и начетничество Лиса, последовательно прибегающего с ссылкам на Священное Писание для достижения своих неблаговидных целей.

...рассказав об одном христианине, имевшем раба-са- раиина ~ но помышлял лишь о том, как бы его убить. — Данная притча носит очевидный автобиографический характер (см.: Vida coetania de Ramon LluIl // Moll F. de B. Textos i estudis medievals. Montserrat, 1982. P. 8). На Льюля самоубийство раба-мусульманина, который обучал его арабскому языку и однажды бросился на него с ножом, произвело настолько сильное впечатление, что он многократно обращался к этому эпизоду.

«Пролетал как-то коршун и держал он в своих когтях мышку ~ дать ей в мужья пригожего мышонка». — Первая из включенных в «Книгу о животных» басен имеет восточное происхождение: одну из наиболее известных версий ее находим в «Калиле и Димне».

«Был у одного рыцаря прекрасный сын ~ и отказал ему в своем расположении». — История оклеветанного мачехой царевича имеет древнейшее происхождение. Самая ранняя из известных нам версий — эпизод древнеегипетской новеллы «Два брата» (около XV в. до н. э.). Один из древнейших вариантов сюжета представляет собой также библейская история об Иосифе и развратной жене Патифара. Не менее знаменит сыгравший огромную роль в истории мировой культуры сюжет о преступной любви Федры к ее пасынку Ипполиту. Однако значительно более непосредственное отношение к включенной Льюлем в свою книгу притче имеют средневековые арабские, персидские, еврейские, испанские, французские и латинские книги («Тысяча и одна ночь», «Синдбад», «Книга Синтипы», «Параболы Синдабара», «Книга о коварстве женщин»), в которых находит отражение мотив клеветы мачехи, поссорившей царевича с отцом. Одним из самых поздних в этом ряду является французский «Роман о семи мудрецах».

«Договорились как-то в одной стране звери ~ Так благодаря своей хитрости заяц победил льва». — Непосредственным источником притчи о зайце, перехитрившем льва, по-видимому, является «Калила и Димна».

«В услужении у некоего царя были два юных рыцаря ~ царь приказал дать ему сто плетей». — По всей вероятности, эту притчу Льюль также заимствовал из «Калилы и Димны».

«Высоко в горах жил отшельник ~ а отшельник выполнил свое обещание». — Данная притча отдаленно напоминает «Варлаама и Иоасафа».

И так хорошо отдыхал и обильно питался Бык ~ это должен был быть мощный и сильный зверь. — Непосредственный источник эпизода — «Глава о льве и быке», которой начинается «Калила и Димна».

...некий жоглар подвесил как-то к дереву барабан ~ по, разломав его, увидела, что он пуст. — Как и во многих других случаях, притча, по-видимому, заимствована непосредственно из «Калилы и Димны», при этом лис заменен на обезьяну.

«у одного ворона гнездо было на вершине скалы ~ и таким образом хитрость одолела силу». — Сходным образом, по совету шакала, расправляется ворон с пожиравшей его птенцов черной гадюкой в «Калиле и Димне».

...однажды дикая утка ~ и как этот обман стоил ей самой жизни». — Притча о цапле и раке, аналогичная той, которую рассказывает в «Книге о животных» Змея, включена в «Калилу и Димну».

...однажды медведь, ворон, человек и змея ~ и освобожден был отшельник и наказан ювелир». — Эта притча, которую рассказывает в «Книге о животных» Бык, отличается от притчи в «Калиле и Димне» главным образом тем, что в арабской книге наряду с человеком в яму упали тигр, обезьяна и змея.

...„Однажды два козла бились друг с другом на поляне ~ оказавшись причиной собственной смерти"». — По всей вероятности, и эту притчу Льюль заимствовал из «Калилы и Димны».

...эти распутные женщины блудят в присутствии людей, въезжающих в город и выезжающих из него. — Аналогичную сцену Льюль включил также в гл. 71 «Книги об Эвасте и Блаикерне» (см.: LlullR. Libre de Evast e Blanquerna. Barcelona, 1947. T. 2. P. 92).

Во время пира в зале находились жоглары ~ и порицали то, что должны были бы превозносить... — Филиппики Льюля по адресу жогларов и трубадуров объясняются, с одной стороны, его радикально изменившимся к ним отношением, как у любого «ренегата», а с другой — вписываются в общую систему противостояния культуры церковной культуре светской, идеалов христианства идеалам куртуазным, противоборства «благой любви» и «любви безумной».