Нарцисс тем временем скакал,
Преследуя лесную лань
В компании своих друзей.
Жар становился все сильней —
Стояло солнце высоко.
Когда же полдень подошел,
Ужасной жаждою томим,
Коня он приостановил,
И от друзей своих отстав,
Отправился воды искать.
Блуждал он долго средь ветвей,
Вдруг услыхал: журчит ручей,
А вскоре перед ним возник
Одетый мрамором родник [44] У Овидия – не колодец, а ручей. Мраморный колодец как место чудесной встречи или происшествия встречается в ряде средневековых произведений, например, в уже упоминавшемся «Романе о Розе» Гильома де Лорриса и в «Рыцаре со львом» Кре-тьена де Труа.
:
Чиста и сладостна вода,
Кругом – зеленая трава,
Ручья бежит веселый ток,
Тревожа золотой песок.
Покуда наш герой взирал
На отраженье и гадал,
Кто это смотрит на него
Из глубины прохладных вод,
В нем начала любовь расти,
Он глаз не может отвести —
Чем дольше в воду он смотрел,
Тем нравилась ему сильней
Дева колодца. Он молчал,
Хотя в груди его слова
Скопились, но ее спугнуть
Страшился он, и потому
Безмолвно деву созерцал:
Ее власа, ее глаза,
Шеи изгиб, округлость плеч.
Хоть силы не было терпеть,
Но он терпел – Амору он
Стал безраздельно подчинен.
Разве Нарцисс подозревал,
Что он обмана жертвой стал?
Влюблен… В кого? Ему не весть,
Что та, от коей глаз отвесть
Не в силах он – игра воды
И отраженной красоты,
Которой сам он наделен —
Нарцисс собою полонен!
И вот, Амора прежний враг,
Теперь в страданьи и слезах,
Просил Амора снизойти.
Но с девою заговорить
Он не решался и терпел.
Но вдруг такой жар одолел
Его, что далее не мог
Сдержаться он. Тяжелый вздох
Донесся из его груди,
А после он проговорил [45] В речи Нарцисса над колодцем безымянный автор почти дословно воспроизодит текст Овидия.
:
«Созданье дивное! Боюсь,
Что я неверно нареку
Тебя, ибо не знаю я
Кто ты: богиня ли ручья,
Принадлежишь ли роду фей [46] В оригинале: «богиня, нимфа или фея». Таким образом, автор упоминает античных сверхестественных созданий в одном ряду со средневековыми.
,
Но кто б ты ни была, скорей
Приди и тело мне яви!
Чего же медлишь ты? Приди!
Иль ты смеешься надо мной?
Да ведь и сам я красотой
Не уступлю тебе ничуть —
Умерь-ка лучше спесь свою!
Я сам ведь множество слыхал
Признаний страстных, но настал,
Как видно, мой черед пылать
Огнем любовным и узнать,
Какой ужасный жар палил
Тех, кто желал моей любви.
Что притаилась под водой?
Предстань скорее предо мной!
Приблизься! Разделяют нас
Не океаны и моря,
А пара пригоршней воды,
Но из-за них мне свет постыл!
Она молчит… Моих речей
Ей не понять? Не слышно ей?
Какая же здесь глубина?
О, нет! Услышала она!
Но мне совсем не слышен звук,
Я вижу лишь движенье губ —
Приглушен голос толщей вод.
Но что же деве не дает
Ко мне прийти? Не гордость ли?
Или желанья разошлись
Ее с моими? Но зачем
Она моим движеньям всем
Немедля вторит: я смеюсь —
Она смеется. Если грудь
Вздох всколыхнет – она вздохнет,
Заплачу – тотчас слезы льет,
Волос коснулся я рукой —
Она свой локон золотой
Поправила. Но почему?
Я смысла жестов не пойму…
Если бы в ней зажглась любовь,
Она явилась бы давно.
Одно из двух: либо дразнить
Решила, либо, может быть,
Ей не покинуть этих вод.
Но что мне делать? Полон слез
И тяжких мыслей, вдруг смеюсь,
И снова плачу и томлюсь.
Хоть солнце летнее палит,
И должен жар во мне бродить,
Все тело сотрясает дрожь,
Как будто бьет холодный дождь.
Припоминаю, слышал я:
Муки подобные томят
Влюбленных – тех, кто угодил
К Амору в тенета любви.
Не он ли, мною завладев,
Меня мучениям подверг?
Он был мне прежде незнаком,
Теперь же кое-что о нем
Узнал я: мучить и пытать
Он – мастер. Этакую казнь
Он мне устроил! Мощь и власть
Его огромны. Правда, знать
Не знаю толком: что он? Кто?
Откуда родом? Где живет?
Разведать? Но какой мне прок
Знать родословную его
Или размер его земель,
Когда он мною завладел
И мучит, мучит, что есть сил!
Я хорошенько уяснил
Особенность его манер,
И, кажется, я понял, где
Он был рожден…
Средь снежных гор
На скалах был рожден Амор,
Все снег и ледники вокруг,
Лишь редкий луч прорежет вдруг
Мглу хладную [47] Этот монолог (отсутствующий у Овидия) свидетельствует о том, что автор мог быть знаком с «Романом об Энее», где Дидона подвергает сомнению божественное происхождение Энея из-за его жестокости.
. И потому
Амор ужасен: телом груб,
Страшны черты его лица,
В груди – магнитная руда,
А в жилах у него не кровь —
Чугун расплавленный течет.
Земля, в которой он царит,
Зовется адом. Там стоит
Стон страждущих, а нарекли
Амора божеством глупцы —
Проведать им не удалось,
Какая ненависть и злость
Сокрыты в сердце у него.
Да разве будет божество
Людей терзать? А он томит
И пыткой страшною казнит!
Высокородных предает,
Зато рабы и всякий сброд —
Его любимцы, лишь добро
Им достается от него.
Нет, кто бы что ни говорил,
На небе не принадлежит
Ему ни пяди! Погоди…
Как быстро сведущим в любви
Ты стал. Как смог ты все узнать?
Ужели сам сумел понять?
А может, нет? Наверняка,
Это – слова наставника!
О, да! Наставник мой – Любовь,
Что учит, воспаляя кровь.
Амор мне суть свою явил
И пыткой сердце умудрил».
Потом, на воду бросив взгляд,
Нарцисс со страстью восклицал:
«О, сладостное существо!
Из-за тебя все естество
То стынет, то огнем горит!
Когда бы только знала ты,
Как нестерпима эта боль,
Ты бы предстала предо мной!
Все тщетно… Видно смерть близка,
Ведь если дева родника
Никак меня не ободрит,
То прежде, чем лучи зари
Утра грядущего падут,
Я здесь, измученный умру».
И наклонившись через край
Колодца вновь он вопрошал:
«Что же тобой руководит?
Коварство? Гордость? Весь твой вид,
Твои глаза мне говорят,
Что ты с приязнью на меня
Глядишь. Но почему же ты
Тогда не выйдешь из воды?
Пресыться же моей мольбой —
Прошу я: сжалься надо мной!
Твое уменье повторять
Меня – какая в этом сласть! —
Теперь живу я лишь тобой,
Не нужен мир мне остальной!
Приди!». К колодцу прислонясь,
Застыл Нарцисс – он будет ждать
Ответа здесь, перед ключом.