Николо Макиавелли: Золотой осел

И понимаю ясно: то и дело
Приходит к своему пределу власть
Тогда, когда не ведает предела!

А в том вожде, кто уж не правит всласть,
Играют раздражение и злоба.
Кто сверг — тому от свергнутого пасть!

Один — у трона, а другой — у гроба,
Но, как невольник, так и господин,
Окажутся в одной упряжке оба.

И всяк, кто доживает до седин,
Наслышан о противоречьях этих.
Однако же не верит ни один.

И вот пример. Жил и в отцах, и в детях
У моря гордый веницейский лев.
Топил соседей, и других, и третьих.

Губил и королей, и королев.
И, возмечтав о собственном престиже,
Повергнут был, едва не околев.

И безрассуден честолюбец, иже
Глядит, как победитель на коне:
Стремясь все выше, падает все ниже.

Афины, Спарта, славные вполне,
Росли, пока других не побороли.
А поборовши, пали и оне.

Но жил себе укромно и на воле
Немецкий город. Он и ныне жив,
Заняв в округе пару миль, не боле.

И Генрих флорентийцев обложив,
Не устрашил своею ратью града,
Не жаждавшего лавров и нажив.

А ныне уж Флоренция — громада,
Туда распространилась и сюда,
Сама ж — от мухи запереться рада!

И, стало быть, умеренность тверда,
И не тверда чрезмерность, хоть и яро
Кипит и покоряет города.

Всех безрассудных постигает кара,
Захочешь все — не будет ничего.
Печальна участь, например, Икара.

Среди правителей лишь у того
Бывает совершеннее путь и гладок,
Кто соблюдет закона торжество.

Без сор, и передряг, и неполадок
Там воцариться благодать сама,
Где суть необходимость и порядок.

Но, коли нету здравого ума,
Не будут долговечными державы,
Где перемен сплошная кутерьма.

А вот еще: правители не правы,
К примеру , и в такой стране, в какой
Законы хороши, да плохи нравы.

Воспомним об истории мирской.
Молились все империи сначала
За здравие, потом за упокой.

Так, поднялась одна и прахом пала:
Была великим Нином собрана,
Потом погибла от Сарданапала.

Так создается доблесть страна,
И, пиршество устроив на покое,
На пиршестве и рушиться она.

И, лишь урезанная вдвое, втрое,
Спасаясь от невольничьих оков,
Она проявит мужество былое.

Пришедшее — уйдет: закон таков.
И тут бессильны и борьба, и ковы.
Ведь сей закон — основа из основ.

Извечна смена доброго и злого.
Сперва добру наследовало зло,
Чтоб злу добро наследовало снова.

Вот говорят, что к краху привело
Иные города скотство людское.
Да, мненье убедительно зело.

Кричат, мол, славно государство, кое
Блюдет и строгий пост, и строгий нрав,
И граждане его — вот, мол, герои!

Однако же на деле будет прав
Ответствующий им, что, тем не мене,
Не набожность вершит судьбу держав.

Ведь, если жили в праздности и лени,
Так тем и навлекали массу бед,
Хоть падали во храме на колени.

Да, надобно молиться, спору нет.
Решительно правители не правы,
На веру наложившие запрет…

Коль в гражданах благочестивы нравы,
В стране порядок, а в порядке том
Живут благополучнейше державы.

Но, коль иной безумец и ведом
Мечтой, что жив лишь благочестьем этим,
И не латает рушащийся дом —

Найдет конец в нем и себе, и детям!

Пока, задумавшись о бренной славе,
Я в глубину истории залез,
Земное солнце закатилось въяве.

Да, въяве, по окружности небес,
Движенье завершая полукруга
И опускаясь за дремучий лес.

Издалека уверенно, упруго
Донесся шаг упитанных кобыл.
Подходит с подопечными подруга.

А я сижу подавлен и уныл,
Как будто мучусь и на самом деле.
А об отраде начисто забыл!

Забыл я о прекрасной неужели?
Нет, глянул — снова потерял покой.
К красавице все мысли улетели.

Она погладила меня одной —
Другою же рукой к себе прижала.
И я сидел близ девы, как ручной.

Смущение вернулось поначалу,
Потом веселие взяло меня,
Поддержанное влагой из бокала.

И мы вдвоем, смеясь и гомоня,
Чесали языки, как кум с кумою,
И ужинали, сидя у огня.