Array Имруулькайс - Арабская поэзия средних веков

В опасности племя мое — я готов умереть,
Враги угрожают — иду без боязни в сраженье.

К источнику смерти дорогу могу указать
Тому, кто подвергнет собратьев моих поношенью.

Я славен отвагой, стремителен, как голова
Проворной змеи, увенчавшая гибкую шею.

Со мною всегда мой индийский отточенный меч,
Я клятву давал — и теперь с ним расстаться не смею.

Крепка его сталь — ни царапин на ней, ни щербин,
Единым ударом я голову недругу сбрею,

Мечу говоришь: «Погоди!» — но уже он сверкнул,
Сразит он мгновенно — и сам я мигнуть не успею.

Покуда сжимаю в деснице его рукоять,
Любому врагу дам отпор и любому злодею.

Когда прохожу я с мечом обнаженным в руке,
Верблюды в тревоге, дрожат — как бы их не задели.

Дочь Мабада {25} 25 Мабад — брат поэта. , друг мой, поплачь, если сгину в бою,
Как должно оплакивать павших в далеком пределе.

Одежды свои разорви! Я достоин того.
Другим далеко до меня в ратном яростном деле.

Иные медлительны в добрых делах, но не в злых,
Робеют пред сильными, а на пиру — пустомели.

Но я не таков, никому не спускаю обид,
Будь я послабей, на меня бы с презреньем глядели,

Меня б затравили всей стаей и по одному,
Но щит мой — отвага, воспитанная с колыбели.

Клянусь! О невзгодах своих я не думаю днем,
А ночью тем более — сплю как убитый в постели.

Не раз я, встречая опасность, свой страх отгонял
В то время, как сабли сверкали и стрелы свистели,

Когда даже самые смелые из удальцов
Теряли от ужаса речь, леденели, бледнели.

Я в степь ухожу на верблюде породистом,
На быстром, поджаром, широком в груди.

За мной мое племя отважное движется,
Идет мой верблюд, как вожак, впереди.

Народ мой деяньями добрыми славится,
Коварства и зла от него и не жди.

Он прям, но учтив и чуждается грубости,
И если ты честен, будь гостем, приди.

Стада бережем мы в годину голодную:
Все сыты, и вскоре — беда позади.

Последним поделится племя суровое,
Где юноши — воины, старцы — вожди.

Налей-ка нам в чаши вина из кувшина!
Очистим подвалы всего Андарина {27} 27 Андарин — селение около Алеппо, славившееся своим вином. !

Ну что за напиток! В нем привкус шафрановый.
Немного воды — и смягчаются вина.

Вино отвлекает от грусти влюбленного,
Хлебнет он — и вмиг позабыта кручина.

Скупца и того не обидят на пиршестве,
Щедрей во хмелю самый алчный купчина.

Так что ж ты, Умм Амр, обнесла меня чашею?
Ты не соблюдаешь застольного чина.

Что хмуришься? Все мы от рока зависимы,
Разлука нас ждет, неизбежна кончина.

Постой же, тебе я поведаю многое,
Пока ты не скрылась в тени паланкина.

О битвах жестоких, о воинах доблестных,
О братьях твоих расскажу для почина.

Ну что ты дичишься? Разлука расстроила?
Нет! Больше не любишь ты, вот в чем причина!

Когда бы не эти глаза посторонние,
Когда бы мы слиться могли воедино,

Ты руки свои бы открыла мне, белые,
Живые, как вешняя эта равнина,

И грудь, что из кости слоновой изваяна,
Два холмика — их не касался мужчина.

Подобны атласу бока твои нежные,
А спину упругую делит ложбина.

Ушел караван, с ним ушла ты, как молодость.
Что делать? И жизни ушла половина.