Ёсида Кэнко-хоси - Записки на досуге

В последнюю ночь старого года люди в кромешной темноте хватают сосновые факелы и до полночи носятся по улицам, стучат в ворота. И зачем это нужно? Они кричат, вопят, носятся так, что их ноги летят над землёй, но с рассветом наступает мёртвая тишина и тогда ощущаешь печаль расставания с ушедшим годом. Считается, что в эту ночь являются души предков и их следует почтить, но этот обряд в столице больше не справляют. Убедившись своими глазами, что в восточных провинциях люди всё ещё верны ему, я был приятно удивлён.

Вообще-то в первый день нового года небо — такое же, как и в последний день года старого, но сердце твоё ощущает себя на удивление другим. Перед домами на широких улицах столицы красуются сосны, вид живописный и праздничный. И это тоже приятно.

Под «праздником Танабата» имеется в виду праздник, связанный с китайской легендой: возлюбленные (Пастух и Ткачиха — звёзды Вега и Альтаир) имеют возможность встретиться только один раз в году, в эту ночь они пересекают Небесную Реку (Млечный Путь).

Некий отшельник сказал однажды: «Ничто не держит меня в этом мире, только с небом расстаться жалко». Да, он прав, возразить нечего.

Из всех занятий смотреть на луну — самое утешительное. Некий человек сказал: «Нет ничего лучше луны». Другой ему возразил: «Нет, в росе очарования больше».

Смешно. У каждой поры — своя прелесть. Луна и сакура — не исключение. А вот ветер волнует сердце всегда. Не имеет отношения к времени года и красота чистых речных вод, бьющихся о скалы. В своё время я был поражён такими китайскими стихами:

Цзи Кан говорил так: «Брожу по горам, плыву по озёрам. Вижу рыб и птиц — вот и сердцу услада». Нет большей отрады, чем скитаться далеко-далеко, там, где воды чисты, там, где травы свежи.

Сильнее всего я тоскую по временам давним. Нынешние обыкновения всё больше клонятся к упадку. И даже мебель, сработанная нынешним мастером, хороша только тем, что повторяет старую. И даже обрывки старых писем производят глубокое впечатление.

Нынешние же речи поистине жалки. Раньше во дворце командовали: «Поднять повозку!», «Зажечь светильники!», а теперь говорят: «Поднять!», «Зажечь!» Вместо того чтобы говорить: «Работникам хозяйственного отдела построиться, засветить факелы!», теперь командуют «Засветить!» Помещение для чтения «Сутры золотого сияния» в присутствии государя именовали «Высочайшей хижиной», а теперь кличут просто «Хижиной». Один пожилой человек очень по этому поводу досадовал.

Говорю о мире, который клонится к упадку и концу, но как же прекрасен священный государев дворец! В нём нет ничего от мирского. Как тешат слух своей внушительностью названия: Росистый Терем, Зала Утреннего Застолья… Дворец такой-то, такие-то врата… Сказанные во дворце, даже простые слова, которые произносят и в доме человека низкого, наполняются особым смыслом. Ставенки, малый дощатый настил, высокие раздвижные двери… Как славно звучит команда: «К ночи готовьсь!» И как прелестно услышать в государевой опочивальне: «Светильники немедля зажечь!» Когда назначают на новую должность, забавно выглядят спесивые лица вельмож и разной мелкой сошки. Как-то раз было мне смешно наблюдать, как они спят во дворце в холодную зимнюю ночь — один здесь ютится, другой там.

Главный министр Фудзивара Кинтака как-то обмолвился: «Колокольцы, что висят в Зале Священного Зеркала, имеют звук приятный и чистый».

Перед тем как принцесса крови станет верховной жрицей святилища Исэ, она отправляется в святилище Нономия, чтобы совершить там очистительные обряды. Облик принцессы изящен и привлекателен. Ей запрещено произносить слова «сутра» и «Будда». Вместо этого она должна говорить «цветная бумага» и «Тот, кто внутри».

Святилища родных богов настолько очаровательны, что невозможно пройти мимо. Они возведены среди вековых деревьев, окружены священной оградой, на священном дереве сакаки — очистительные белые полотнища. Великолепно! Особенно хороши святилища Исэ, Камо, Касуга, Хирано, Сумиёси, Мива, Кибунэ, Ёсида, Охарано, Мацуно и Умэномия.

Этот мир текуч, как стремнины реки Асука. Время бежит, всё уходит в небытие, радости и печали приходят и уходят, места, где роились люди, приходят в запустение, дом остался прежним, но теперь в нём живут другие… Персик и слива — немы, с кем поговоришь о временах былых? Делается не по себе, когда видишь развалины дома, в котором когда-то кипела жизнь — давно, ещё до той поры, как ты мог увидеть его.