По мере того как султанша говорила, голос ее становился все мягче, последние слова она произнесла почти нежно.
– Если Ширин станет моей, я исполню любое повеление султанши, – сказал юноша, впервые поднимая взор на Махиман. – Тогда руки мои обретут такую силу, что я сведу воедино землю и небо!
Глаза султанши налились слезами.
– Фархад! Красавец Фархад! Сделай меня своей женой! – взмолилась она. – Тогда, клянусь небом, я сама отдам тебе Ширин!
Фархад нахмурился.
– Ты смеешься, госпожа. Смеешься над собой и над Ширин. Я художник, я живу сердцем, такие насмешки не по мне.
– Неправда! – в бешенстве воскликнула Махиман Бано.- Ты не художник! У тебя нет сердца! Ты камень! Камень!
С трудом поборов приступ ярости, она продолжала уже более спокойно:
– Я хочу убедиться, в самом ли деле есть в тебе божественная сила, которая может свести воедино землю и небо. Вот уже два года, как в наших местах не было дождей. Город гибнет без воды, поля пересохли, головы женщин разламываются от тяжелых кувшинов, в которых они таскают воду бог весть откуда. А совсем рядом, в получасе ходьбы, громадная гора, видно созданная из того же камня, что и ты, преграждает путь реке, которая могла бы вернуть людям жизнь. Ступай, пробей гору, приведи воду в город, и я отдам тебе Ширин. Достанет ли у тебя мужества на такой подвиг? Говори!
Фархад на мгновение задумался, потом смело взглянул в глаза Махиман Бано.
– Я говорю «да», моя госпожа. Отныне это твое повеление движет моим разумом, а надежда обрести Ширин укрепляет дух. Я полон сил и говорю «да»! Прикажи мне взять кирку.
Стон пронесся над столицей: люди проведали о немилости, постигшей Фархада. До сих пор они лишь в сказках слыхали о могущественных духах, которые вступали в единоборство с горами, чтобы добыть воду. Простому человеку разве сладить с горой? А Фархаду запрещено появляться в городе, пока он не пробьет гору и не пустит к городским стенам воду… Это ли не изгнание? Девушки плакали, не осушая глаз, юноши вызвались было идти вместе с Фархадом, однако воля султанши…
Итак, кувалду в руку, на плечо кирку, и Солнечный возлюбленный, в последний раз поклонившись дворцу Ширин, покинул город. Первые дни он бродил по скалистым берегам, примерял, как лучше проложить русло канала, потом взялся за кирку и кувалду. Город стал жить под упорный мерный стук. По утрам этот стук призывал людей на работу, по вечерам, когда он прекращался, горожане знали: пора зажигать лампы. Для Ширин он сделался гимном ее ограбленной жизни; под его мерный ритм она пела, размышляла и возносила молитвы всевышнему. Даже стражники прониклись сочувствием к этой великой любви и однажды тайком передали Фархаду письмо от Ширин. Вот что она писала:
«Твоя Ширин ждет тебя. Она орошает слезами камень, который ты дробишь. Вечером, когда ты, усталый, отложишь свои орудия, она споет для тебя песню, ночью, когда заснешь, она видением войдет в твой сон. Люди говорят, что тебе вовек не пробить гору, но я знаю моего Фархада и верю: вода придет к стенам нашего города. Тогда возликуют друзья, опьяненные твоей победой, тогда никто уже не посмеет вырвать Ширин из твоих объятий. А пока наступит этот час, я буду ждать».
Письмо это попало в руки Фархада, и стук железа о камень стал слышаться до самой полуночи. Однако гора и в самом деле оказалась из самого твердого камня: десять лет трудился Фархад над постройкой канала, а до окончания работ было еще далеко.
Ширин терпеливо сносила свое заточение, а Махи-ман Бано изнывала в муках: раскаяние, будто жучок древоточец, грызло ей душу. К чему привели султаншу все ее ухищрения? Да, она разлучила Ширин и Фархада, но этим и себя обрекла на разлуку. Не видеть прекрасного лица художника было выше ее сил, и время от времени она отправлялась к нему якобы для того, чтобы проверить, как продвигается строительство канала. Но как ни пыталась она вовлечь Фархада в разговор, тот лишь угрюмо молчал. После таких свиданий жажда Ма-химан Бано разгоралась еще больше. Смысл жизни был утерян. Да и десять лет – немалый срок: султанша понимала, что красота ее вянет, молодость уходит…
Наступил наконец день, когда Махиман Бано сдалась: она призвала к себе сестру и объявила, что прощает ее. Пусть только та уговорит Фархада оставить эту бесполезную работу, и султанша благословит его брак с Ширин.
Стража покинула свои посты, двери в мир распахнулись. Ликующая Ширин поспешила к возлюбленному.
Одежда Фархада превратилась в лохмотья, каменная пыль въелась в складки лица, взор светился угрюмым огнем одиночества, волосы сбились, руки потрескались, ноги покрылись язвами… Без устали, без отдыха бил и бил он твердый неподатливый камень.
Читать дальше