Алишер Навои - Стена Искандара

Сильно иль слабо воинство его, —
В его словах — достоинство его.

В величии — хоть обойди весь свет —
Ему подобных не было и нет!

Присматривался долго я к нему
И удивлялся дивному уму».

Так был взъярен Дара ответом сим,
Что смерть сама не сладила бы с ним.

От гнева, как от грома, он оглох,
И в небесах пошел переполох.

И охватил полмира лютый страх,
Когда ворота гнева отпер шах.

В оковы он посла забить велел,
В колодец черный посадить велел.

Сказал: «Румиец — раб мой, сын рабов,
Что ползали у ног моих отцов.

Он — раб, и предки подлые его
Рабами были предка моего!

Кто он такой, чтоб милостью моей
Возвесть его в достоинство царей?

Чтобы слова его словами счесть,
Что оскорбляют нашу власть и честь?

Ни страха предо мной не стало в нем
И ни стыда перед людским судом!..

Но мы такой отпор дадим ему,
Так я его ничтожность покажу,

Что этот необузданный дикарь
Опомнится, раскается, как встарь!»

И царь Дара гонца найти велел,
Который бы находчив был и смел.

И, отправляя, дал ему наказ.
В словах, как острый серп и как алмаз,

Човган и крепкий мяч послу вручив,
В две эти вещи тонкий смысл вложив.

И дал с кунжутным семенем мешок, —
Свою угрозу в притчу он облек.

Посла отправив, глаз он не спускал
С дороги царской… Все ответа ждал.

Посол примчался в Рум, клубясь, как дым,
Язык свой сделал бедствием своим.

Явились к шаху стражи во дворец,
Сказали: «От Дары опять гонец!»

Стал пред царем гонец, как был — в пыли.
Как перед ликом солнца — ком земли.

Гонец увидел шаха — фарр его,
И речь застряла в горле у него.

Пал пред величьем Искандара он,
Ослабнув телом, страхом сокрушен,

Уста к подножью трона приложил,
Молитву по обряду сотворил.

Царь молвил: «Сядь, о деле расскажи,
Цель твоего прибытья изложи!»

Сказал носитель тайны, пав во прах:
«Сто раз благослови тебя аллах!

Нет сил мне говорить перед тобой…
Но обо всем, что велено Дарой,

Коль ты позволишь, речь я поведу,
А скажешь — «нет», смиренно прочь уйду».

Посланец Искандару дал понять,
Что он о многом должен толковать.

Сказал: «Дара, по милости своей,
Взымает дань со всех земных царей.

Берет харадж, по праву древних лет,
Хоть в том у нас нужды особой нет.

Но шахи, что зависимы от нас,
Что исполняют наш любой приказ,

Харадж не забывают в срок платить,
Чтоб о своем покорстве заявить.

Отец твой нам платил, пока был жив,
Служил нам преданно — и был счастлив.

Но умер он… Ты сел на отчий трон.
Ты б должен делать то, что делал он.

Но не пошел ты по его пути,
Решил от послушанья отойти.

Три года с вас налог не поступал.
Но царь царей не требовал и ждал.

И наконец гонца решил послать,
Чье дело — недоимки собирать.

Но ты с гонцом столь дерзко говорил,
Что, знать, забыл — кто есть ты, чем ты был.

Но так как ты — годами молодой —
Не стукался о камень головой,

Мы поняли: невежество и тьма
Сильны в тебе от малого ума!

Великодушье мы должны явить
И, как ребенку, промах твой простить.

Но образумься и не прекословь;
Дань собери — к отправке приготовь;

И сам спеши — под царственную сень,
Поцеловать высокую ступень!

Чтоб не покрыться пятнами стыда,
Будь честен с нами, предан нам всегда.

Увидишь много милостей от нас…
Но коль отклонишь царственный приказ,

Тщеславьем и гордынею объят,
И дивы злобы дух твой победят, —

Поймем, что буйство младости твоей
Благоразумья твоего сильней.

Привез я от великого Дары
Тебе, о царь, достойные дары!»

Так краснобай-гонец проговорил
И мяч с клюкой пред шахом положил.