Ибн Хазм - Ожерелье голубки

И ты видишь, что, когда влюбленный не уверен, что сердце любимой останется к нему расположенным, он начинает очень остерегаться того, чего не остерегался раньше, и старается исправить свои речи и сделать красивыми свои движения и взгляды — в особенности, когда ему на беду послан клеветник и испытан он человеком задорным.

А признаки этого в том, что любящий наблюдает за любимой и запоминает все, что она делает. Он ищет о ней сведений, чтобы его не миновали ни мелкие из них, ни важные, и следит за ее движениями, — и, клянусь жизнью, ты видишь, что тупой становится в этом положении проницательным и беспечный внимательным.

Однажды я был в Альмерии и сидел в лавке Исмаила ибн Юнуса, врача-исраильтянина, — а он был прозорлив в чтении по лицам и хорошо умел это делать. Мы были среди друзей, и Муджахид ибн аль-Хусейн аль-Кайси спросил Исмаила: — Что ты скажешь про этого? — и он указал на человека, удалившегося от нас II сторону, а имя его было Хатим, и прозывался он Абу-ль-Бака. И врач смотрел на него недолгое время, а потом сказал: — Это человек влюбленный. — Ты прав, но почему ты сказал это? — воскликнул Муджахид, и врач молвил: — Только из-за крайнего замешательства, видимого у него на лице, не говоря о прочих его повадках, я понял, что он влюблен, и в этом нет сомнения.

Всякая любовь неизбежно должна иметь причину, которая была бы основой ее, и я начну с самого отдаленного, что возможно, из ее причин, дабы текла речь по порядку и было всегда вначале легкое и ничтожнейшее. Одна из причин ее — нечто, о чем бы я не упомянул, если бы не видел этого, — так это необычайно.

Однажды я вошел к Абу-с-Сирри, Аммару ибн Зияду, другу нашему, вольноотпущеннику аль-Муайяда, и нашел его задумчивым, озабоченным. Я спросил его, что с ним, и он некоторое время отказывался отвечать, а потом сказал: — Со мною диво, никогда неслыханное! — Что же это? — спросил я, и Абу-с-Сирри молвил: — Я увидел во сне сегодня ночью девушку и проснулся, и пропало из-за нее мое сердце. Я обезумел от нее, и поистине, я в самом тягостном состоянии любви к ней.

И он оставался многие дни, больше месяца, огорченным и озабоченным, и ничто не было ему приятно из-за его тоски, пока я не начал его бранить и не сказал ему: — Большая ошибка, что ты занимаешь душу неистинным и привязываешься воображением к исчезнувшему, ненаходимому. Знаешь ли ты, кто она? — Нет, клянусь Аллахом! — отвечал он, и я воскликнул: — Поистине, слабы твои суждения и поражена твоя прозорливость, раз ты любишь того, кого никогда не видел, кто не создан и кого нет на свете! Если бы ты влюбился в изображение из изображений в бане [32], тебе было бы, по-моему, более простительно! — И я не отставал от него, пока он не утешился, а это едва ему удалось.

Это, по— моему, внушения души и пучки ее грез, и входит это в главу о желаниях и воображении мысли. Я скажу об этом стихотворение, где есть такие стихи:

Один из необычайных корней любви, когда любовь возникает от описания, без лицезрения. От этого возвышаются до всей любви вообще, и бывает обмен посланиями и переписка, и забота, и страсть, и бессонница без того, чтобы видеть. Поистине, рассказам, и восхвалению красот, и описанию событий присуще явное влияние на душу, а когда ты услышишь пение девушки из-за стены, бывает это причиной любви и озабоченности разума. Все это случалось не с одним человеком, но, по-моему, это здание шаткое, без основания. Ведь когда тот, кто отдал весь свой ум любви к человеку, которого он не видел, остается один со своими мыслями, непременно возникает в душе его образ, который он себе представляет, и существо, которое он ставит перед собою в своих помыслах. В его мыслях не рисуется ничего другого, и он устремляется воображением к этому образу, и если случится в какой-нибудь день его увидеть, тогда дело становится крепче или совсем уничтожается, — оба эти исхода случались и известны.