Игорь Шкляревский: Читаю «Слово о полку...»

Любой ценой, даже «затемняя» смысл, я решил сохранить это далеко слышимое, не смазанное, скрипучее слово:

Были случаи, когда мне же знатоки объясняли, почему именно так я должен был перевести. Я пишу об этом без иронии.

Вот оригинал:

Я перевел эту строку вольно:

И оказалось, я уже потом узнал, что страны в «Слове о полку» — не страны (в смысле: государства, княжества), а стороны, сёла, веси...

Свободный перевод может оказаться точнее буквального...

Первый вариант своего перевода я напечатал в 1980 году.

Окончательный (надеюсь) — в 1986-м.

Сотни раз я возвращался к нему или удалялся, чтобы приблизиться...

Я не рассказал о бессонницах и отчаянии, когда засыпаешь под обломками строчек, когда все не связывается, не срастается, не летит, не течет, и в кошмарном сне со скалы падает аккордеон, не знаю почему — аккордеон, ударяется о выступы и ломается, издавая жалобные звуки.

Я знаю, какой ценой дается стройность, и ненавижу, презираю всех, кто делает кривые стены, косые двери, хромые стулья, бездарные ткани. Чем они могут гордиться? В чем находят утешение, когда врасплох настигает мысль о смерти?

Я люблю кошмарные, как чернолесье, черновики и обкусанные гусиные перья Пушкина.

Если оглянуться на прошлое, то мы увидим, что наши предки не знали национальной вражды. Войны носили скорее религиозный характер Возьмем, к примеру, «Слово о полку Игореве». Игорь Святославич был в плену у Кончака, но через два года его сын Владимир Игоревич женился на Кончаковне. Мало того, бабушка Игоря, как и его невестка, тоже была половчанкой. Такие лесостепные браки в те времена — не редкость.

Нам бы поучиться тому, с каким благородством и достоинством в разные века наши летописцы решали национальные вопросы, как умели ценить человеческие качества и чувства побежденных. Вспомним «Сказание о Мамаевом побоище» или повести о Куликовской битве. Летописец оплакивает русских и татарских жен с одинаковой скорбью, с одинаковым чувством сострадания. Он слышит, как две свирели жалобно всхлипывают в ночи.

Это конец XIV века. А вот XVI век: «Сказание о царстве Казанском». Летописец одну из глав называет: «Побитие храбрых казанцев». Понимаете — храбрых! Уже в названии уважительное отношение к тем, с кем бились. Летописец сожалеет о пленённой Сююмбеке, казанской царице, говоря, что и красотой и умом она превосходит многих московских красавиц. Умели наши предки и в побежденном видеть достоинство, ум, красоту. Таких примеров немало, и не только в наших летописях.

Или мы все погибнем, или научимся любить друг друга. Ничего умнее не придумаешь...

Вода — живое существо. Покрытая мазутом и мусором, она смотрит на людей и видит нас — в мазуте, с мусором в волосах, а нам кажется, что это вода грязная...

Вóды — лики народов, отражение совести людей, их культуры. Во времена «Слова о полку...» наши реки были чистыми и сильными. Человек мог напиться из любого ручья, из любой речушки.

Игорь Святославич хотел испить шеломом Дону. Если бы он теперь испил из Дона, то оказался бы в больнице. Как же нам жить дальше, и что будет с нашими реками через 1000 лет?

На глазах мелеют и пропадают притоки Волги, Дона, Днепра. Мелиораторы спрямляют их русла, и вода не задерживается в заводях, в затонах. Спрямлённые реки обречены на гибель.

Тяжелые тракторы давят землю и превращают ее в пыль. Эта пыль с дождями сползает в реки, и они быстро мелеют.

Леса водоохранной зоны вырубаются. Поля подходят прямо к реке, дождь и ветер сносят удобрения, и через несколько дней всплывает мертвая рыбья молодь.

Мы охраняем драгоценное (бриллианты, золото), а бесценное не охраняем и не бережем. А ведь озёра, плёсы, родники — живые бесценные бриллианты. Мы не так, не правильно, не бережно живем на земле и не понимаем, что живем в одуванчике, что наша Земля — ранимый озоновый одуванчик...

Однажды я плыл по Тихому океану. Навстречу нам двигался японский краболов. Рыбаки попросили у нас воды.

Наше судно остановилось. Японский сейнер приблизился, и мы перебросили через борт брезентовый шланг. Он стал упругим и холодным — потекла вода.