Игорь Шкляревский: Читаю «Слово о полку...»

А половцы к Дону великому
побежали неезженными дорогами.
— Рци! —
скрипят телеги в полуночи,
будто лебеди растревоженные.
Игорь воинов к Дону ведет.
А беда их пасет,
на дубах поджидают их птицы,
волки воем в оврагах грозу подзывают,
орлы собирают на кости зверей,
лисицы брешут на червлёные щиты.
О Русская земля, уже ты за холмом.

Долго ночь меркнет.
Свет заря заронила,
мгла покрыла поля,
свист уснул соловьиный,
говор галочий пробудился.
Перегородили русичи широкую степь щитами!
Добыли себе чести, а князю славы,—
в пятницу спозаранок
потоптали
полки
половецкие
и рассыпались стрелами в поле.
Красных девок помчали,
а с ними — золото
и оксамиты (бархат рытый)!
Покрывалами, кожухами, плащами
стали грязи гатить и мосты мостить —
золочёной парчой половецкой.

Червлёный стяг, боевая хоругвь,
на серебряном древке червлёный бунчук —
храброму Святославичу!

Дремлют в поле Олеговы храбрые внуки.
Залетели далече!
Далеко от родного гнезда.
Не было ведь оно на обиду порождено
ни соколу, ни кречету,
ни тебе —
черный ворон, половчанин!
Гзак бежит серым волком
к великому Дону,
Кончак ему правит дорогу.

На другой день утром рано
зори кровавые весть подают.
Черные тучи с моря идут —
четыре Солнца хотят затмить, —
а в них трепещут синие молнии.
Быть великому грому!
Идти дождю стрелами с Дону.
И копьям тут преломиться,
и саблям тут притупиться
о головы половецкие
на реке Каяле у Дона великого.
О Русская земля, уже ты за холмом!
Дуют ветры, Стрибожьи внуки,
несут стрелы с моря
на храбрые Игоревы полки.
Земля гудит. Реки мутно текут.
Пыль поля покрывает.
Стяги заговорили:
«Идут половцы с Дока. Идут с моря!»
Со всех сторон обступили
и кликом поля перегородили
бесовы дети, а храбрые русичи
оградились щитами червлёными.

Яр-тур Всеволод!
Ты всех впереди стоишь,
острые стрелы мечешь, гремишь мечами.
И куда ты поскачешь, князь,
золотым шеломом посвечивая,
там и лежат побитые головы половецкие.
Яр-тур Всеволод!
Твоими калёными саблями
расщеплены шлемы аварские.
И что тебе раны,
забывшему честь и богатство,
и город Чернигов —
отцовский престол золотой,
забыл ты красавицы Глебовны ласки,
и свычаи, и обычаи...
Были века Трояновы,
миновали лета Ярослава.
Двигал Олег походы, сын Святослава.
Мечом он ковал крамолу
и стрелы сеял.
Вступит в златое стремя
в граде Тмуторокани,
Всеволод звон услышит, сын Ярослава,
а Владимир в Чернигове
уши с утра затыкает.
Бориса же Вячеславича
(хотел он вернуть Чернигов)
храбрость на смерть привела —
постелила зеленое ложе трава
за обиду Олегову... С той же Каялы
Святополк вывез тело отца,
прилелеяв его меж угорскими иноходцами.
Тогда при Олеге, при Гориславиче,
сеялись и прорастали усобицы.
Пожинали их внуки Даждьбожьи.
В княжьих раздорах
жизни людей сокращались.

Тогда на Русской земле
редко пахари перекликались,
часто вороны собирались,
трупы между собой делили,
а галки речь говорили — где
ухватить на чужой беде.
То были другие рати, другие беды,
а такого и ворон не ведал!

С утра и до вечера,
с вечера и до света
летят калёные стрелы,
стучат о шеломы сабли,
трещат харалужные копья
в чужом половецком поле.
Черна земля под копытами,
костьми позасеяна,
кровью полита, —
горем всходит на Русской земле.

«Что ми шумить, что ми звенить»
далече — перед зорями рано?
Игорь полки поворачивает,
жалко милого брата.
Бились день, бились два,
а на третий день
пали к полудню Игоря стяги.
Разлучились несчастные братья
над быстрой Каялою.
Тут вина не хватило кровавого,
тут окончили храбрые русичи пир,
сватов напоили, а сами
на Русскую землю легли.
Никнет трава от жалости,
низко древо в тоске склоняется.

Уже, братия,
невеселое время настало
для внуков Даждьбога.
И пустыня уже нашу силу прикрыла.
Дева Обида ступила на землю Троянову,
всплеснула она лебедиными крыльями
на море у синего Дона
и прогнала обилия годы.
От усобиц князья ослабели.
Ибо сказал брат брату:
«Это мое, и то мое тоже».
Стали наши князья про малое
«Се великое» говорить.
Сами куют свои беды,
а половцы с разных сторон поганые
стали к нам приходить с победами —
на землю Русскую.