Коллектив авторов - Былины

Несомненно, что в былинном Владимире нашли отражение исторические реалии, связанные с личностью Владимира Святославича и с другими князьями, носившими имя Владимир, но они подверглись эпической обработке в духе общей исторической концепции эпоса и в переосмысленном виде нашли себе место в типовой характеристике. Эпический образ князя, видимо, сложился не сразу. Исследователи находят в нем черты поздние, подсказанные народными впечатлениями, далеко выходящими за пределы Киевской Руси. Как бы то ни было, образ этот — обобщение значительного масштаба (проблема народа и власти в эпическое время).

Образы врагов также представляют сплав вымысла, идущего от традиций эпической архаики, мифологии и от исторических впечатлений и переживаний народа. Былины знают несколько типов врагов. Первый — это чудовище с бо́льшими или меньшими антропоморфными признаками: Змей, Змей Тугарин, Идолище, Соловей-разбойник. Первоначальная принадлежность их к мифологическому эпосу неоспорима. В мифологии и архаическом фольклоре народов мира змеи, чудовища выступают как существа, враждебные людям, «хозяева» природы, стихий, охранители гор, водных пространств, лесов, обитатели подземного или подводного мира; им приносятся жертвы, они похищают людей, преграждают дороги, требуют дань и т. д. Борьба с ними входит в круг деяний мифологических культурных героев. Былины сохранили следы таких архаических представлений и мотивов (см. примеч. к отдельным былинам). Внешне эти персонажи изменились мало: фантастический облик, гиперболические размеры, парадоксальное сочетание звериного и человеческого, конечно же, пришли из традиции. Принципиально изменились их роли, характер их дел, зла, ими причиняемого: они выступают как исторические враги Русской земли, Киева, государства, княжеской власти, народа, как захватчики и насильники. В мифологическом эпосе персонаж, подобный Соловью, сидящему на семи дубах, был скорее всего «хозяином» леса и стражем на границе, отделявшей мир этноса от мира «иного». В былине Соловью приписывается роль разбойника, препятствующего нормальным внутренним связям между областями Русской земли. Идолище или Тугарин, захватившие Киев и бесчинствующие в нем, выступают как внешние враги государства, чужеземцы; в ряде случаев возникают ассоциации их с татарами. Однако нет оснований искать к ним конкретные параллели в летописях. Мифологические персонажи приходят в классический эпос, не теряя до конца прежних своих очертаний и функций. Не включаясь в полной мере в реальную историю Киева, они приобретают историческое обличье, как бы поселяются в новой исторической обстановке и естественно «приноравливаются» к ней. Былинный змей, подобно своим мифологическим предкам, похищает женщин, но теперь жертва его — племянница князя. Конфликт получает значение государственного; богатырь, выручая девушку, исполняет подвиг общегосударственного порядка. Так история и мифология составляют нерасчленимый сплав.

Ближе к реальности стоят враги второго типа: татарские цари и царевичи, военачальники, послы, воины не имеют явной мифологической окраски, хотя тенденция сблизить их с миром мифологических врагов просматривается. Все же на первом плане в изображении их историческое (в эпическом смысле) начало. Характеристики их однозначны: враги намерены уничтожить Русскую землю и поработить народ; они самонадеянны и беспощадно жестоки. До известного момента они очень сильны, но поражение обнаруживает их слабость и выявляет в них смешное. В изображении татар как исторической силы соединяется трагическое и сатирическое.

В именах татарских властителей пытаются уловить связь с конкретными лицами и событиями — иногда не без некоторых оснований (Батыга Батыгович — Батый), чаще — с большими натяжками (Калин-царь — река Калка). Между тем былинный эпос меньше всего фиксирует внимание на летописной конкретике. Былинные имена — способ эпической индивидуализации врага, которая больше никак не осуществляется. Выбор или придумывание имен подчинялись художественным задачам. Заметим здесь, кстати, что в этом выборе свою роль играли, во-первых, выразительность, содержательность слова, взятого для имени (ср. Скурла, Кудреванко-царь, Батыга Батыгович и др.), и, во-вторых, требования былинной просодии: надо было, чтобы имя (имя с отчеством или с прозвищем) образовывало формулу, легко укладывавшуюся в стих — и не только в именительном падеже, но и в косвенных, свободно допускало присоединение эпитетов, согласовывалось с другими формулами и т. д.