Тацит хотел устрашить читателя, показав ему роковую неизбежность вырождения императорского Рима; Плутарх хотел утешить читателя, предложив ему нравственные образцы, которых следовало держаться и которых следовало избегать. Оба стремились заглянуть в душу своим героям и выявить за индивидуальными особенностями общечеловеческие свойства, одинаково присущие прошлому, настоящему и будущему. Для них история продолжает жить в современности: Тацит чувствует, что жестокости прежних императоров могут возобновиться при любом новом правителе; Плутарх знает, что добродетели и пороки древних мужей остаются и останутся примером и уроком для всех времен. Светонию это чувство неизвестно. Современность для него уже пришла к решению всех вопросов, волновавших прошлое, истина достигнута, былые ошибки остались за порогом и никогда больше не повторятся: это были частности, случайные эпизоды, никаким обобщениям не подлежащие. Поэтому, оглядываясь на них, он смотрит лишь на внешнюю сторону событий, ищет в них черты как можно более индивидуальные, неповторимые, необычные, яркие; своеобразие в мелочах интереснее для него, чем сходство в целом; иначе говоря, он стремится не к поучительности, а к занимательности .
Такова задача и таков подход к ней у Светония: оценка вместо объяснения, россыпь фактов вместо связи событий, занимательность вместо поучительности. Эта задача и этот метод определяют все своеобразие построения светониевских биографий – и в отборе, и в расположении фактов.
Отбор фактов у Светония замечателен тем, что взгляд автора все время сосредоточен на личности императора. Это не история империи, а история императоров: император один держит ответ за все свое время. Исторического фона Светоний не показывает: в лучшем случае он напоминает о нем, предполагая все значительные события известными читателю. Все, что происходит на огромных пространствах империи, проникает в рассказ Светония лишь глухими отголосками. События в провинциях для него не существуют: ни галльское восстание Флора и Сакровира в 21 г., ни германское восстание Цивилиса в 70 г. вовсе не названы в биографиях, Иудейская война упомянута лишь как повод к возвышению Веспасиана, британское восстание – лишь как ложное исполнение одного из пророчеств Нерону. Говоря о расширении империи, он лишь сухо сообщает: «такие-то области обращены в провинции», или в лучшем случае определяет их пространство и положение ( Юл ., 25; Тиб ., 16). Пограничные войны упоминаются им чем дальше, тем реже: о переговорах с Парфией в 35–36 гг. он еще сообщает, так как вел их отец будущего императора Вителлия, но о тяжелой войне при Нероне забывает, так как командовавший здесь Домиций Корбулон ничем не был связан с императорским домом. Его цель – рассказать не о событиях, а о том, как вел себя император при этих событиях: о завоевании Британии он говорит в придаточном предложении, а о триумфе Клавдия – в главном. О мутинской войне он упоминает лишь затем, чтобы сообщить, как Октавиан бежал с поля боя и как его подозревали в коварном убийстве соперников; решающее сражение сицилийской войны интересно для него только тем, что Октавиан перед боем спал непробудным сном. Не случайно из всех военных предприятий императоров подробнее всего описанным оказался шутовской поход Калигулы в Галлию и Германию.
Таким образом, в центре внимания автора остается город Рим и императорский двор. Светоний перечисляет императорские постройки и зрелища, законы и эдикты, показывает отношение правителя к сенату, всадничеству и народу, особенное внимание уделяет организации суда и судейской деятельности императора. Лица, окружающие императора и во многом влиявшие на государственные дела, отступают в тень: в биографии Августа лишь мельком упомянуты Агриппа и Меценат, в биографии Тиберия только назван Сеян и даже не назван Макрон, в биографии Нерона нет места для Сенеки, в биографии Гальбы – для Нимфидия Сабина; только при безвольном Клавдии перечислены его советники-вольноотпущенники, игрушкой которых (по общему мнению) был император. Зато фигура императора, заслоняющая все остальные, выписана со всеми возможными подробностями: здесь, в изображении человека, олицетворяющего собой всю римскую державу, для Светония нет несущественных мелочей. Он заботливо собирает сведения о его здоровье, характере, привычках, интересах, образе жизни; частная жизнь императора оказывается неотъемлемым дополнением его государственной деятельности, она как бы раскрывает перед читателем задатки властителя в частном человеке и позволяет предугадывать по чертам характера черты политики. Кроме того, подробности частной жизни императора, конечно, позволяли придать повествованию ту занимательность, которой так дорожил Светоний и его читатели. О любовных приключениях Цезаря Светоний пишет подробнее, чем о завоевании Галлии, шутки Веспасиана у него тщательно собраны, а знаменитое постановление о разделении власти между сенатом и Веспасианом даже не упомянуто. Но это было общепризнанным правом биографа – так и Плутарх писал в начале жизнеописания Александра Македонского: «Ведь мы не историю пишем, а биографию, и не из самых славных деяний войны видны бывают добродетели или пороки, но часто малый какой-нибудь поступок, слово, шутка дает более возможности судить о характере человека, чем сражения с десятками тысяч убитых, чем громадные боевые операции, чем осады городов…»
Читать дальше