Лонг - Дафнис и Хлоя

То был конец весны, начало лета. Все дышало силою и полнотою жизни. Наливался плод на деревьях, колос на полях. Всюду — сладкое стрекотание цикад, благоухания лета, нежное блеяние молодых овец. Речные струи, казалось, пели тихую песнь в мирном течении. Ветер в соснах шумел, и звук его, подобен был звуку далекой свирели. Яблоки, желая поцеловать землю, полные неги, срывались и падали. Солнце, любящее красоту, заставляло каждого обнажать прекрасное тело. Все воспламеняло Дафниса: погружаясь в холодные ручьи, то плескался он в воде, то преследовал рыб, которые играли вокруг него; и часто с жадностью пил, как будто для того, чтоб потушить внутренний огонь. А Хлоя, выдоив овец и большую часть коз, переливая молоко из подойников в чан, долго не могла кончить работы, потому, что мухи надоедали ей, и когда она отмахивалась, жалили. Потом умывала лицо, украшала голову венком из сосновой зелени, набрасывала на плечи пятнистую шкуру лани, и наполняла чашу вином и молоком, чтоб разделить ее с Дафнисом.

Но особенно в полуденный час, глаза их испытывали чары любви. Тогда Хлоя видела Дафниса нагим, созерцала красоту его в полном цвете, и страдала, и все в нем казалось ей совершенным. Любовался и Дафнис, как девушка под шкурой лани, увенчанная сосновою зеленью, протягивала ему полную чашу, и пастуху казалось, что это одна из Нимф священного грота. Он снимал сосновые ветви с ее головы и, поцеловав их, увенчивался ими сам. В то время, как он купался, она одевалась в его тунику, тоже сперва поцеловав ее. Иногда, играя, они перекидывались яблоками, или украшали голову, заплетали волосы друг другу. Она сравнивала с миртовыми ягодами его кудри, потому что они были черны, а он лицо ее — с золотисто-розовым яблоком. Он учил ее играть на флейте; и когда она прикладывала губы к отверстиям, — брал у нее флейту, искал губами того места, которого она коснулась, делая вид, что хочет показать, какой звук она взяла неверно — и флейта была скромной посредницей поцелуев.

Однажды, в полуденный зной, пока он играл на флейте, и стадо дремало в тени, Хлоя незаметно для себя, уснула. Дафнис, видя ее спящей, отложил флейту, любуясь на нее с жадностью, не мог насытить взоров, потому что теперь уже не стыдился смотреть на нее, и шептал:

— Как спят ее глаза, как дышит ее грудь! Аромат яблок и боярышника менее сладок, чем ее дыханье. А между тем, я не смею обнять ее. Поцелуй ее жалит сердце и, как новый мед, делает безумным. И я боюсь разбудить ее. О, болтливые цикады! Они помешают ей спать оглушительным криком. А вот еще козлы подрались и стукаются рогами. О волки, более трусливые, чем лисицы, зачем вы их не похитите?

Между тем, как он так говорил, цикада, преследуемая ласточкой, прыгнула на грудь Хлои, чтобы найти в ней убежище. Ласточка не успела поймать беглянки, но увлеченная погоней, пролетела так близко от лица Хлои, что коснулась его одним крылом. Хлоя, не понимая, что случилось, громко вскрикнула и проснулась. Но когда увидела ласточку, кружившуюся над ее головой, Дафниса, смеющегося над ее испугом, успокоилась и протерла сонные глаза. В это мгновение цикада, спрятавшаяся на груди Хлои, запела, подобно молящей, нашедшей приют во храме богов и возглашающей им благодарственный гимне. Хлоя снова вскрикнула, а Дафнис засмеялся. Пользуясь этим предлогом, он опустил руку под одежду Хлои, чтобы снять с груди ее бедную цикаду, которая, даже под его пальцами, не переставала петь. Хлоя взглянула на нее, улыбнулась, взяла на ладонь, поцеловала и, все еще поющую, снова положила себе на грудь.

В это время горлица заворковала в чаще леса, и они заслушались нежного голоса. Хлоя спросила его, что она говорит, и Дафнис рассказал ей сельскую басню:

«В былые дни, Хлоя, жила пастушка прекрасная, как ты, и такая же юная. Она пасла большое стадо коров. Голос был у нее нежный. И коровы любили ее песни и слушали, так что она никогда не ударяла их посохом, не колола острою палкою. Сидя под соснами, увенчанная зеленью сосен, прославляла она песнями Пана и Питис, богиню лугов. Коровы не отходили, очарованные пением. Вблизи этих мест, водил быков на пастбище отрок, такой же прекрасный, такой же певец, как она. Соперничая с девушкой, имел он голос мужественный, более сильный, хотя и нежный, как у детей. Однажды выманил он пением из ее стада восемь лучших коров и увел их за собою на другие пастбища. Пастушка, горюя о потере, стыдясь поражения, умолила богов превратить ее в птицу, чтобы больше не возвращаться домой и не терпеть насмешек. Боги услышали молитву и превратили ее в горлицу, такую же обитательницу гор, такую же певицу, как она. И до сих пор бедная девушка поет о своем горе, и жалуется, что не может найти похищенных коров».