Криста Ритчи - Тепличный цветок

Любой из нас.

Разделяться чертовски странно, не верно.

- Ваше предложение все еще в силе? - спрашивает Ло, глядя на Коннора.

- Какое предложение?

- То, где мы можем переехать вместе с вами, ребята, - говорит Ло. - Я подумал, что мы могли бы купить дом с охраной. Больше, чем этот. И Дэйзи могла бы жить со всеми нами. Думаю, она могла бы почувствовать себя безопаснее, чем живя с одним Риком. И тогда, когда родятся оба ребенка, мы просто... мы просто поймем, как жить дальше.

Вероятно, это самое самоотверженное предложение, которое когда-либо делал мой брат. Потому что я знаю, как сильно он ненавидит идею о дальнейшей совместной жизни с Коннором и Роуз. Как неприятно ему ощущать себя малышом на поводке, даже при том, что вероятно, это спасло его задницу от многих бед. Но также я понимаю, как это предложение понравится Дэйзи.

Как сильно это может ей помочь.

Вот почему, никто больше не говорит ни слова об этом.

Все и так понятно.

ГЛАВА 69

РИК МЭДОУЗ

Телефон вибрирует у меня в кармане, пока спускаюсь по покрытым ковром ступеням. Я проверяю сообщение и одновременно с тем следую за Ло через проем двухстворчатых массивных дверей. Наш новый ном находится в богатом районе пригорода Филли, в отличном от того, где проживают наши родители, но охуенно близко к нему. По крайней мере этот район закрытый.

Мы можем на хрен ходить по улицам, не боясь попасться на глаза папарацци.

Я снимаю блокировку с телефона.

Я люблю тебя. Может мы могли бы встретиться, если все в порядке. В общем, как захочешь. - Мама

Я останавливаюсь на каменных ступенях у крыльца, птицы поют, и сейчас 6 часов вечера. Мое любимое время дня. Солнце еще не село, но небо уже не такое синее, а воздух чертовски холоднее, чем был днем.

Моя мать.

Она ранила меня даже больше, чем отец. Потому что я любил ее безусловно. Потому что объединился с ней против Джонатана, слепо доверяя. Потому что она разрушила жизнь Лили и ее семьи, и это не изменить.

Но она все еще моя мать.

Она все еще та самая женщина, которая ходила на мои соревнования по легкой атлетике, обнимала меня крепко каждое рождественское утро и записывала меня в любую спортивную и не только секцию, которая начинала меня интересовать, на любой вид спорта, который бы меня ни привлекал. Она подарила мне чертов мир, просто я был немного, бля, потерян в нем.

Но у меня навсегда останутся те хорошие воспоминая. Мне просто нужно сохранить их.

- Ты идешь?! - зовет Ло, он уже возле нашего почтового ящика, разминает ноги.

- Ага! Подожди, - мои пальцы быстро движутся по экрану.

Я бы хотел.

Я нажимаю "отправить" и сую телефон обратно в карман. Это первое сообщение за два года, на которое я ей ответил, первая рука, которую протянул. Время начать с нового листа.

Я иду к Ло и разминаюсь рядом с ним во дворе, не говоря сперва ни слова. Но потом он произносит:

- Итак... Я видел интервью.

Я не смотрю на него. Просто сажусь на гребаную траву и тянусь к носкам кроссовок, мои мускулы растягиваются в тугие нити.

- Да?

- Было сложно? - спрашивает он.

Я смотрю в сторону, разглядывая покрытые росой лезвия травы, холодную землю декабрьским утром. Пару недель назад я встретился с репортером.

Сейчас же я даю Ло честный ответ, не лгу.

- Это был один из самых сложных дней моей долбаной жизни.

Было даже сложнее, чем покорить подряд три горы. Сложнее, чем сидеть в тюремной камере. Сложнее, чем вежливый разговор во время обеда с моим отцом.

- Ты заикался во время интервью, - говорит Ло. - Коннор волновался, что ты забудешь свое имя.

Я испускаю смешок.

- Ага... - вот и все, что я могу сказать. Репортер, женщина в шикарном сером костюме с закрепленным у нее на блузке микрофоном, спрашивала меня в лоб обо всем, что хотела знать страна.

- Трогал ли тебя Джонатан Хейл как-либо неправильно?

Я опроверг каждое утверждение, каждое обвинение, очерняющее моего отца и ранящее брата.

Подошва кроссовок Nike Ло ударяется о мою, когда он тоже начинает растягиваться на земле.

- Ты говорил, что самые сложные в жизни вещи обычно оказываются правильными, верно? - он хмурит брови. Думаю, брат волнуется, не сожалею ли я о том, что сделал заявление перед прессой.

Нет.

Вовсе нет. Все, сказанное мной, было правдой. Не было причин, чтобы и дальше молчать, кроме желания наказать моего отца, а эту цепочку мне охуенно хотелось снять со своей лодыжки.

- Вне сомнений, это было охуенно верное решение, - говорю я уверенно.