Кен Уилбер - Краткая история всего

И это означало, что великими грехами — без исключения — считались золото (деньги) и секс (женщины). К этой несвятой троице прибавлялась ещё и еда, причём идея состояла в том, что если вы реально одержимы едой и только и алчете её, то вы алчете сансары и её страдания.

Деньги, еда, секс. Три великих «не смей!» в чисто восходящих, аграрных, ориентированных на мужчин традициях мудрости. Неслучайно ведь, что вторая благородная истина Будды — причина страдания в желаниях — в особенности осмыслялась в контексте сексуального желания; и это, конечно же, означало женщину. «Ева» (как бы мы её ни называли) всюду выступала великой искусительницей, даже величайшим источником зла.

Не меньше проблем было и с деньгами. Наверное, когда Христос выгнал торговцев из храма, это было хорошей мыслью; но это ещё стало и символом всей восходящей атмосферы первых великих систем Дхармы: мир явлений грязен, мир явлений — зло, и восходящему мужчине не полагается получать удовольствие от денег, еды и секса. Всё это, хм, лишает его жизненных соков и силы — силы соскочить с колеса сансары, закончить игру, пребывать в непроявленном небытии, несотворённом и нерождённом.

Аграрные общества повсеместно поддерживали восходящего мужчину, и бродячие монахи, йогины, саньясины и нищенствующие поддерживали своё существование исключительно милостыней и подношениями верующих. Дхарма считалась чистой; Дхарма считалась незамутнённой; Дхарма не должна была соприкасаться с сансарой, не должна была соприкасаться... или по меньшей мере наслаждаться... деньгами, едой, сексом (или женщинами).

И превыше всего — Дхарма не должна взимать деньги за своё распространение. Это явилось бы торговлей с Дьяволом, с Марой, с миром явлений.

И посему, без исключения, все эти ранние традиции Дхармы на Востоке и Западе носили (и всё ещё носят) печать неприязни к деньгам, еде, сексу и женщинам; и этика этих аграрных и восходящих систем была так или иначе спроектирована, дабы избежать и всецело отречься от этих зол. (Всё это, как мы можем с благосклонностью предположить, было скорее неизбежно в условиях аграрного строя, опиравшегося на правление мужчин.)

Однако картина радикально меняется с возникновением двух новых невиданных доселе факторов. Первым становится появление недвойственных систем (как на Востоке, так и на Западе), а вторым — индустриализация (на Западе, но с далекоидущими глобальными последствиями).

Недвойственная революция на Западе была предложена гениальным Плотином, а на Востоке — блестящим Нагарджуной и имела один базовый принцип: явленный мир сансары является не препятствием для Духа, а напротив — совершенным его выражением. Сансара и нирвана суть «не-два». Пустота есть Форма, а Форма есть Пустота.

Плотин и Нагарджуна произвели одну и ту же революцию: Плотин подверг атаке исключительно восходящих гностиков (учивших тому, что явленный мир есть воплощённое зло), написав сокрушительную критику, в которой фактически говорилось, что поскольку этот явленный мир в действительности есть творение и выражение Духа, то как же можно презирать сей мир и при этом заявлять, что вы любите Духа? Если вы любите родителя, то как же можно не любить его чад? Плотин фактически обвинил гностиков и сторонников исключительного восхождения в жестокой форме духовного насилия над детьми. Полная духовная реализация скорее обретается в совершенном недвойственном объятии сего мира, а не бегстве от него к непроявленному.

Такого же рода сокрушительной атаке Нагарджуна подвергает буддистов-тхеравадинов. Он указывает на то, что их «нирвана» до самых основ дуалистична: это противопоставление нирваны сансаре, Единого — Многому, бесконечного — конечному, непроявленного — проявленному, и это приводит не к освобождению, а к тончайшей форме рабства. Мадхьямака Нагарджуны послужила основой для возникновения всех форм буддизма махаяны и ваджраяны, различных форм тантры и — благодаря своему влиянию на Гаудапу и Шанкару — индуизма веданты. Всё это возникло на основе последовательного недуализма Нагарджуны.

Сущность недвойственных традиций (по Плотину и Нагарджуне) состоит в том, что восходящие пути верны, но крайне однобоки. В дополнение к чистому восхождению к Пустоте и Единому существует ещё и совершенное нисхождение Единого во Многое. Не только чистая трансцендентность, но и совершенная имманентность. Весь явленный мир — это совершенное выражение лучезарности пустотной Основы. И восхождение к непроявленному, нерождённому и несотворённому Единому необходимо объединить и интегрировать с нисхождением Единого во Многое.