Нелли Шульман - Вельяминовы.Дорога на восток.Книга вторая

свой хронометр: «Пора».

Тео еще успела перекрестить сына, Степушка шепнул: «Мы увидимся, папа...». Дверь заскрипела,

они вышли, и Петя вдохнул запах жасмина. Он, было, попытался подняться, но Юджиния

попросила: «Сиди, сиди, пожалуйста...».

Она оказалась рядом - маленькая, хрупкая, шляпа полетела на пол, она распустила волосы, и,

целуя его, прошептала: «Петя, милый мой, милый, Господи, ты жив, ты будешь жить...».

-Женечка, счастье мое..., - только и успел сказать Петя. «Женечка, прости меня, прости...»

-Молчи, - она провела ладонью по его щеке, и прильнула к его губам. «Мне тебя не за что

прощать, милый. Иди, иди ко мне, пожалуйста...».

В камере было сумрачно - окошко выходило на противоположную стену равелина. Юджиния,

подтянув к себе подушку, вцепившись в нее зубами, укрывшись под одеялом, еле слышно

застонала. «Почти год, - пронеслось у нее в голове, - Господи, как давно. Господи, как хочется

жизни».

-Я люблю тебя, я так тебя люблю, - он целовал нежную, белую шею. Прижимаясь головой к его

груди, Юджиния потянулась и сказала что-то ему на ухо. Петя, внезапно, улыбнулся: «Так это

хорошо. Павел Иванович справа от меня, - он указал на стену, - мы перестукиваемся, уже давно».

В январе, после того, как их привезли из Украины, Петя вспомнил рассказы отца о шифрах, что они

с тетей Мартой использовали во время работы в Париже.

-Квадрат Полибия, конечно, - пробормотал тогда Петя, кусая карандаш. Писать в кандалах было

трудно, но он, вскоре, наловчился. Вышел не квадрат, а прямоугольник с тридцатью буквами

русского алфавита - от некоторых пришлось отказаться. Петя упорно стучал и в правую, и в левую

стену, пока справа не отозвались, - медленно, неуверенно: «Пестель».

-Вот и скажи ему, - велела жена, быстро оправляя платье, надевая шляпу. «Я тебя люблю, - она

поцеловала его в губы, - люблю и знаю - мы скоро увидимся и больше никогда не расстанемся.

Храни тебя Господь».

-И вас тоже, милые мои, - Петя поцеловал маленькую, твердую руку. Юджиния велела себе не

плакать. Выходя из камеры, обернувшись, она помахала мужу. Она шла по двору крепости,

чувствуя тепло, что охватывало ее. Увидев Степушку, что бежал к ней, женщина повторила: «Все

будет хорошо».

Он услышал стук в стену и насторожился. Пестель знал, что завтра их казнят. Комендант Сукин уже

сказал, что к православным приедет протоиерей Мысловский из Казанского собора, а к нему,

лютеранину - пастор Рейнбот. «Не то, чтобы я верил в Бога, - усмехнулся тогда Пестель, - но хоть

поговорю с кем-то, кроме членов комиссии по расследованию».

Жанна снилась ему почти каждую ночь - всегда с детьми, с Мишелем и девочкой, похожей на мать,

белокурой, синеглазой. Они провожали его, стоя на берегу, улыбаясь. Он, выходя из гавани в

открытое, теплое, ласковое море, шептал себе: «Я еще вернусь».

Больше всего его мучило то, что он даже не знал - жива она, или нет. Когда они виделись в

последний раз, когда Жанна стояла у обочины деревенской дороги, сжимая в руках мешок,

Пестель, смотря на нее, просил: «Пожалуйста, пожалуйста, пусть с ней все будет хорошо. С ней, с

мальчиком...»

Здесь, в крепости, разобравшись в том, как надо стучать, он спросил у Воронцова-Вельяминова:

«Что с мадам де Лу?». Но и тот ничего не знал.

Пестель, шевеля губами, внимательно следил за ударами. Когда они затихли, взглянув в окно, - его

камера выходила на Неву, и ему был виден маленький клочок синего неба, - он улыбнулся.

-Спасибо, Петр Федорович, - простучал он в ответ. «Господь да благословит вас». Он вытянулся на

койке, - кандалы зазвенели, - и посчитал. «В сентябре ребенок родится. Господи, сделай так,

чтобы они счастливы были, Жанна, дети. Убереги их от всякого зла».

Он закрыл глаза и опять увидел их - только сейчас он был рядом, у самой кромки воды. Девочка

подняла глаза, - большие, ласковые. Прижавшись щекой к его руке, она тихо сказала: «Мы будем

смотреть, как ты уплываешь, папа. Никуда не уйдем». Он наклонился и поцеловал теплый лоб:

«Спасибо тебе, доченька». Вокруг не осталось ничего, кроме сияния солнца, жаркого ветра,

трепетал парус. Они все провожали его, пока берег не скрылся в туманной дымке, пока он не

заснул, все еще продолжая счастливо улыбаться.

Николай запечатал письмо. Подойдя к огромной карте России, взглянув на Забайкалье, он холодно

улыбнулся: «Зерентуйский рудник. Отделим Петра Федоровича от всех остальных. Устроим ему,